Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

– Ну дай-то вам Бог… По вере вашей да будет вам, – вспомнилось вдруг Петру.

Всю остальную часть пути шли молча. Вдруг Крядов остановился.

– Пришли, – тихо сказал он и посвистел условным свистом.

Прислушался. Снова посвистел и, не услышав ответа, тревожно посмотрел на Петра.

– Ушли, что ль, куда?.. – нахмурился Крядов.

Петр пожал плечами и пошел вперед. Лес сделался реже, они приблизились к болотцу и остановились. Странная тишина обволакивала это неживое, пожухлое пространство; ни звука болотной птицы, ни шороха малого какого зверька. Только торчащие голые остовы тонких деревцев с поломанными верхушками да серо-синий болотный мох.

– Ну? Куда теперь? – не скрывая раздражения, заговорил Петр. – Где ваши партизаны? Где ваш раненый? Или вы, как Сусанин, завели меня в болото и… Вы понимаете, что, если я не вернусь к утру на дежурство, меня уволят! И как я им объясню?!. – Он оглянулся на Крядова. Тот стоял, поворотившись в сторону заходящего солнца, и неподвижно смотрел в одну точку. Петр проследил его взгляд, и внутри у него похолодело.

Вся часть болота, куда глядел Крядов, была усеяна трупами людей. Их тела, застывшие в нелепых позах, прятались за низкорослыми кустами и болотными кочками, наполовину уже погруженные в болотную жижу, из которой то здесь то там жутко выглядывали отдельно руки, ноги и части туловища.

Ошеломленный Петр невольно сделал несколько шагов, стараясь подойти поближе к погибшим.

– Возьмите, – услышал он за собой голос Крядова. Он протянул Петру срезанное тонкое деревце. – Утопнете.

– Что это… с ними? – невольно вымолвил Петр, наткнувшись на бородатого мужчину с синюшным цветом лица. Одна рука его была прижата к горлу, рот широко открыт, в глазах – застывший ужас.

– Газы, – коротко ответил Крядов.

– Газы?!. – вскричал Петр. – Вы уверены?.. Неужто вы думаете, что они… против людей – газы?!. Ведь это преступление!

Крядов ничего не ответил и, ссутулившись, зашагал прочь.

– Постойте!.. Подождите! Может быть, кто-нибудь из них еще жив?.. Нельзя же их бросить!..

Но Крядов так же молча, не оборачиваясь, уходил от этого гиблого места.

– Крядов! – закричал Петр. – Мы должны проверить, есть ли здесь кто живой! Слышите? Я остаюсь, Крядов!

Крядов оглянулся.

– Не валяйте дурака, ваше благородие. Здесь одни мертвецы. – И снова зашагал в сторону леса.

Обратно шли молча. И только подходя к городу совсем уже затемно, Крядов сказал:

– В пятнадцатом году довелось мне оборонять крепость Осовец. Может, слыхали про такую?.. Немцы привезли свое новое орудие, «Большая Берта» называлось, восемьсот килограмм каждый снаряд. Двухметровые бетонные перекрытия не раз пробивали. Открыли ураганный огонь. Аэропланы бомбили с воздуха. Земля дрожала, все горело, думали: конец. Но мы стояли намертво, как приросшие. Командование просило продержаться сорок восемь часов, мы держались полгода. И даже в ответ две «Берты» подбили. И вот шестого августа глядим – ползет в нашу сторону эдакий темно-зеленый туман. Высотой – повыше вот тех елок будет, а шириной – как глаз хватает, до горизонта. Мы не знали, что это. Противогазов у нас не было. Достиг нас этот туман, тут все люди и позадыхались. Все зеленое почернело и осыпалось. Все живое погибло. Осталось нас около шестидесяти человек. Немцы снова начали бомбить, а потом, уверившись, что никого уж боле в живых не осталось, понадеялись легко занять наконец крепость. Ну мы и вышли тогда… им навстречу, все шестьдесят полумертвых, перемотанных кой-как тряпками, выплевывающих на ходу куски легких солдат, и пошли в атаку. Тут уж немцы не выдержали, паника у них началась страшная. Несколько тысяч отборных германских солдат побежали от кучки русских мертвецов…

– Да, да… – взволнованно проговорил Петр, – что-то такое я читал в газетах… И вы… там были в числе этих шестидесяти?

– Так точно.

– Можете мной располагать, Василий Егорович, – протягивая руку, попрощался Петр. – Если понадоблюсь, всегда к вашим услугам.

Крядов пристально на него посмотрел.

– Бог даст, еще свидимся. – Он немного помялся, потом вдруг опустился на колени перед Петром. – Простите меня, Петр Николаевич, окаянного грешника, – проговорил он глухо.

– Что вы! Что вы это, Василий Егорович! – горячо воскликнул Петр. – Встаньте! Что это вы придумали, да и ни к чему это теперь… старое-то поминать!..

– Вам, может, и ни к чему, а мне, может, помирать скоро, так что уж… Христа ради простите.

– Ах, какой вы… какой же вы!.. Да ведь я, может, больше вашего виноват! И сам грешник великий!.. – вконец разволновался Петр. – Виноватее вас! Что же мне вас-то судить, коли я сам, сам!.. – И он опустился рядом с бывшим купцом на землю. – Я ведь, Василий Егорович, душу невинную погубил! Ангела небесного с младенцем! За них-то мне как Богу отвечать? Их-то мне как вымолить?!.

И долго они еще стояли друг перед другом на коленях в ночи, каясь, и сокрушаясь, и лия слезы.

8

Судя по всему, советская власть всерьез решила заняться разгромом крестьянского восстания. Помимо артиллерии, авиации и газовых атак против восставших война велась и с семьями «бандитов», и со всеми, им сочувствующими.

Александра Валериановна, похоронив, как все считали в деревне, своего «мужа», а потом и «свекровь», оставалась на прежнем месте на положении фельдшера. К ней обращались и в случае необходимой помощи раненым ополченцам, которую она, естественно, посильно оказывала. Все это продолжалось несколько месяцев, пока в деревню не нагрянули каратели и не принялись пытать местных жителей на предмет их связи с партизанской армией.

Методика была проста до крайности. Всю деревню сгоняли в одно место, после чего брали нескольких заложников и объявляли условия жизни и смерти. Если крестьяне не выдадут «пособников бандитов», первый заложник будет живым зарыт в землю. Если же и после казни крестьяне будут упорствовать в молчании, противодействуя советскому правосудию, то же последует и со следующим, и так – до последнего человека.

Все еще не веря в подобное зверство, крестьяне молчали. Однако уже во время закапывания второго мужика поднялся невероятный бабий вопль и крик, многие женщины рвали на себе волосы и показывали друг на друга: у одной, мол, в повстанческой армии муж, у другой – брат, у третьего – сын! Показали и на Сашеньку: она, мол, лечила.

Двадцать девять «преступников», в числе которых оказались мужчины и женщины, престарелые и груднички-дети, отправили в концентрационный лагерь в Тамбов. Отправили и Сашеньку с маленьким Валерианом.

Собственно говоря, таких лагерей в городе и окрестностях было уже более десяти. Людей свозили со всей губернии, свободных площадей для всех «бандитов» и их «пособников» не хватало, тюрьма и подвалы ЧК, сколь