Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Любопытство ньюйоркцев объяснимо – их город становился столицей мира, куда впервые съезжались вершители его судеб. Как комментировал И.В. Гайдук в связи с иранским кризисом, «несмотря на столь неудачное для Советского Союза начало работы новой международной организации… советские руководители, в целом, были настроены примирительно, как это показал приезд Генерального секретаря ООН Трюгве Ли в Москву с первым визитом в июле 1946 г. Когда Ли поинтересовался мнением В.М. Молотова о деятельности ООН, советский министр иностранных дел заявил, что, по его мнению, организация „неплохо“ начала свою деятельность»[1013].

Молотов вообще был настроен на укрепление ООН, созданию которой отдал столько сил. Еще во время подготовительной работы в конце 1945 года он ориентировал Громыко, представлявшего СССР, соглашаться на уступки ради ее успеха, добиваясь по возможности контруступок[1014]. Еще до приезда в Нью-Йорк Молотов внимательно следил за началом сессии Генеральной Ассамблеи. Так, ему не понравился проект речи, которую должен был произнести Вышинский против пропаганды войны, и он занялся ее переделкой. Советское предложение о запрете пропаганды войны имело частичный успех, расколов западный лагерь – несмотря на сопротивление США была одобрена резолюция против пропаганды войны, правда не резкая советская, а предложенная Францией, Австралией и Канадой[1015]. Теперь Молотову предстояло лично показать дипломатический класс на сессии Генеральной Ассамблеи.

Знаменитого здания ООН тогда еще не было, так что Ассамблея проходила в помещениях бывшей международной выставки во Флашинг-Мэдоу. Комитеты расположились в корпусах завода в Лейк-Саксессе. Молотов остановился в особняке на Лонг-Айленде, откуда выезжал на СМИД, Генассамблею и в политический комитет ООН, где председательствовал. График был очень плотным. 23 октября делегации торжественно двинулись на автомобилях к месту работы Генеральной Ассамблеи. Во главе процессии на открытом автомобиле ехали ее председатель П-А. Спаак и генеральный секретарь ООН Т. Ли. С ними ехали А. Громыко и представитель администрации Нью-Йорка Г. Уэлен. А на следующем авто двигались Молотов, Вышинский и Новиков. Он вспоминал: «Промежуточным этапом церемонии был прием в мэрии и краткий митинг на площади перед старинной ратушей. После этого делегации отправились обратно в „Уолдорф-Асторию“, где мэрия Нью-Йорка давала в их честь завтрак». В Ассамблее на правах гостеприимного хозяина с приветствием выступил Трумэн, который затем устроил торжественный прием для делегаций[1016].

29 октября Молотов в своем выступлении был концептуален: «Две основных тенденции ведут борьбу в Организации Объединенных Наций за влияние на основной курс ее работы. Одна из них видит свою опору в основных устоях Организации Объединенных Наций и в уважении к основным принципам, которые положены в ее основу. Другая, напротив, направлена на то, чтобы расшатать фундамент, на который опирается Организация Объединенных Наций, и расчистить путь для представителей другого курса… Понятно, что нормальные принципы международного сотрудничества совсем не входят в планы таких империалистических кругов, которые верят, в конечном счете, только в крайние меры нажима и в насилие… Мы должны считаться также с тем фактом, что сторонники этой империалистической, глубоко реакционной, установки видят главное препятствие для осуществления своих экспансионистских планов в Советском Союзе, против которого в своей бессильной злобе они готовы спустить с цепи всех собак»[1017].

Критерием миролюбия Молотов сделал приверженность праву вето, которое подвергалось критике со стороны государств, не попавших в избранный клуб его обладателей. Как говорил один из членов австралийской делегации, «русские рассматривают вето в качестве удобного средства для навязывания своей воли по любым вопросам и для блокирования любых действий, которые им не по нраву»[1018]. Право вето делило весь мир на государства первого и второго сорта, но должно было гарантировать от принятия решений, которые могли вызвать конфликт великих держав. Для Молотова, основная задача которого заключалась в защите права вето, попытка его отменить означала «обострение противоречий между двумя основными политическими установками, из которых одна заключается в защите признанных всеми нами принципов международного сотрудничества больших и малых государств, а другая – в стремлении некоторых влиятельных группировок развязать себе руки для безудержной борьбы за мировое господство»[1019].

В своем выступлении Молотов также намекнул, что СССР близок к тому, чтобы преодолеть американскую атомную монополию, да еще грозился созданием принципиально нового оружия: «Нельзя забывать, что на атомные бомбы одной стороны могут найтись атомные бомбы и еще кое-что у другой стороны, и тогда окончательный крах расчетов некоторых самодовольных, но недалеких людей станет более чем очевидным»[1020]. А пока у СССР своей атомной бомбы нет, Молотов требовал поставить это оружие вне закона.

О своей фразе «еще кое-что» Молотов в старости вспоминал: «Это была моя лично мысль. Я считал, что тут опасного ничего нет. Я очень тщательно обдумал это дело… Потом некоторые обращались: „А что это 'еще кое-что'“? Там только атомная бомба, а вы сказали: у нас будет атомная бомба и кое-что другое».

Сталин мне потом сказал: «Ну, ты силен!»[1021] До реального «еще кое-что», то есть до баллистических ракет, оставалось еще целое десятилетие, но Сталину понравилось, как Молотов блефует.

Несмотря на грозные речи, во время непубличных встреч с западными представителями Молотов «не уставал повторять, что Всемирная организация только начинает свою деятельность, что у Совета Безопасности еще нет достаточного опыта работы, что со временем опыт придет, и их функционирование приобретет нормальный характер. Только не надо пересматривать устав ООН, настаивал Молотов, или вводить новые правила процедуры для Совбеза, потому что это приведет лишь к продолжительным и бесплодным дискуссиям. Молотов также выражал поддержку закрытым переговорам между постоянными членами по вопросу вето и другим сложным проблемам»[1022], – рассказывал историк И.В. Гайдук.

Во время пребывания в Нью-Йорке Молотов посетил имение покойного Рузвельта. Новиков вспоминал об этом визите: «Мы привезли с собой цветы и в почтительном молчании возложили их к подножию монумента, воздвигнутого вблизи могилы – посреди лужайки, обрамленной живой изгородью из кустарника. Монументом служила массивная полированная плита из белого мрамора без каких-либо декоративных ухищрений. Она покоилась на белом же мраморном постаменте, едва приподнятом над землей. Во время этой непритязательной церемонии нас сопровождала бывшая хозяйка дома. Затем она повела нас в увитый плющом двухэтажный особняк с портиком из четырех колонн. Мы обошли внутренние покои, оставленные в том виде, в каком они были при жизни президента. В расположенной по соседству с особняком пристройке – рабочем кабинете, являвшемся также и библиотекой, – нас ждал личный друг президента Рузвельта Генри Моргентау. По его мнению, главным камнем преткновения на пути к единству и сотрудничеству трех