Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

«Песне о купце Калашникове» – вот почти вся выставка. Немного, но зато всякая вещь – в своем роде перл. Ах, если б у нас поменьше рисовали вздора, – побольше бы было таких художников, как Васнецов! Все вещи распроданы. Государь, говорят, заказал повторение «Гусляров».

Так отрадно начавшийся день закончился печальным эпизодом. Я пошла вечером в интернат в гости; в 10-м часу вечера разнеслась весть о новом объявлении, вывешенном Временным правлением. Мы бросились на курсы. Внизу у лестницы висел список «уволенных по прошению, за беспорядки, произведенные в здании курсов» 21 слушательницы, из них более всех – с IV курса, менее (3) со II. Наше Временное правление, закрыв курсы, очевидно, намеревается начать чтение лекций с 1 марта. И вот, вместо «успокоения умов» – вдруг бросает подобное объявление нервной толпе. Они точно не понимают, что играют с огнем… О. К., случайно бывшая тут же (было заседание строительной комиссии), говорила нам, что эта мера является, так сказать, необходимой ввиду требования министерства. Но ведь очень странно ограничиваться лишь тремя жертвами с курса. Другие были «виновны» не меньше их.

25 февраля

Да, как думаешь, положение запутывается, настроение тревожное всюду. Горный, Электротехнический, путейцы, гражданские, рождественки, Военно-медицинская академия – прекратили забастовку, и вчерашний бюллетень извещал, что, по решению большинства, забастовка прекращается. Но в университете, у нас и в Академии художеств сходок не было, а потому и жгучий вопрос – начать ли с 1 марта посещение лекций – не мог быть решен; сходка назначена завтра.

Да, завтра будет бурная сходка! На вывешенное объявление смотрят просто как на попытку министерства, которое, желая выпутаться из невозможного положения, делает все усилия, чтобы выказать свою распорядительность, и… может быть, желает даже поддержать такой политикой раздражение молодежи, чтобы потом иметь возможность указать на политический характер движения и тем самым повредить комиссии, назначение которой ему не может быть приятно… Вокруг нас – масса разных слухов, и верить им, конечно, трудно.

Но что будет, если раздраженное большинство решит и после 1 марта не ходить на лекции и продолжать беспорядки, – решить не берусь. Здравый смысл подсказывает, что в таком случае будут приняты крупные меры. Нам дали одержать победу, нам уступили, закрыли курсы, но… на время, конечно. А дальше – нельзя… Да это и логично, потому что никакое начальство не позволит молодежи дольше определенного времени быть хозяевами положения. И нам надо понять это и тактично вести дело дальше, начать ходить на лекции, а потом – выждав время, поставить вопрос о возвращении товарищей.

Что будет завтра?!

26 февраля

В 11 часов утра в главном интернате была эта сходка… Шум, крик. М-ва – плохая председательница… даже колокольчика не было путного. Говорили об исключенных и о применении круговой поруки. Возникал вопрос: не ухудшим ли мы судьбу своих товарищей, если все 560 человек выйдем? Говорили и исключенные: Д-аш, которая не советовала тотчас же применять эту поруку, другая же страшно горячилась и предлагала применить ее тотчас же. В конце концов сходка признала себя некомпетентной в решении вопроса о круговой поруке, так как многих не было. Решено: с 1 марта открыть лекции, т. е. не устраивать обструкции, но самим (т. е. всем участвующим в круговой поруке) не ходить, пока не выяснится положение дел, т. е. когда будут возвращены наши товарищи.

В столовой масса новых известий. «Группа 147» и бюллетень студенческой кассы в общем – солидарны. То же чувство опасения за пострадавших товарищей, то же сомнение в правительственной комиссии, те же колебания: не продолжать ли забастовку?

В Москве деятельно высылают…

28 февраля

Вечером назначена была сходка групповая. В 6 часов я зашла к Фаминцыну, который уполномочил меня сообщить всем, что вчера, в 9 часов вечера, был Совет министров, на котором решено было вернуть всех пострадавших курсисток, Фаминцын же сам на днях (дня точно не помню) вручил дежурному флигель-адъютанту Борису Владимировичу для передачи Государю ходатайство о высланных студентах. Великий князь долго говорил с ним.

Вчера появилась в «Праве» статья А. Арсеньева, которая вполне сочувственна студенческому движению, в ответ на мерзкое «Маленькое письмо» Суворина в № 8257. В этот день ее очень трудно было достать, но сегодня догадливый газетчик с угла Среднего проспекта и 10-й линии встал у дверей студенческой столовой с №№ «Права» и пребойко торговал, продавая вместо 20 по 30 коп. за номер.

Бюллетени все тревожны и указывают на завтрашний день как на решительный для всего движения. В списке высланных и исключенных учащихся – число громадно, свыше 100 человек из Петербургского университета, с курсов 24, из Технологического 92. В Харьковском висит глупейшее объявление, что все студенты считаются исключенными.

1 марта

Первого курсы официально открыты. А мы все спешим на сходку: началось в 11, кончилось в 3. Гвалт, шум… Председательница М-нова тоже не взяла колокольчика; порядок водворяется стучанием кулаков по столу и криками: «Тише!»

Сходку открыли в IV аудитории речью о круговой поруке. Говорила одна из исключенных, Д-н, как ее должно понимать: все исключенные понимают ее не как средство спасения товарищей, не как угрозу начальству: «если вы их не вернете, и мы уйдем», а как нравственное обязательство, заявление общей солидарности. Если наших товарищей исключили, то и мы виноваты ровно столько же, сколько и они; их исключили – и мы уходим. После речи ее говорили и другие; некоторые возражали, понимая круговую поруку как средство для спасения товарищей. Вопрос был поставлен на баллотировку, и большинство поднятием рук заявило, что понимает ее как нравственное обязательство. Теперь возник вопрос: когда ее применить?

Так как письменных коллективных заявлений не принимают, то решено было пойти к директору уцелевшим депутаткам и заявить о решении сходки устно; а так как не от директора, конечно, зависело исключение, то решено было дать срок три дня, чтобы он мог узнать, от кого можно, могут ли быть возвращены наши товарищи или нет. Если он или Временное правление откажется входить с нами в какие бы то ни было разговоры, то все-таки решено ждать три дня. Вопрос о сроке уже поставили на баллотировку, как пришли от Фаминцына, заявив то же, что говорила и я, но чему, конечно, большинство, изверившееся в разные слухи, не поверило. Когда же с кафедры сказали: «сейчас пришли от Фаминцына», «всех вернут непременно» – толпа поверила. Фаминцын просил только подождать пять дней или неделю, не приводить в исполнение круговой поруки. Очевидно, милый старичок хотел уладить все дело мирным путем. Против недели восстали все. Баллотировкой все-таки порешили ждать пять дней. Затем, выработав форму устного заявления директору о решении большинства, сходка закрывается на час, чтобы дать