Моя настоящая жизнь - Олег Павлович Табаков

Полагаю, что об этом еще задумаются и об этом еще много напишут. Потому что очень сложное сейчас у нас состояние в театральном образовании. И Школа эта – она есть не только организационная, но и душевная потребность русского театра, тяготеющего к мастерам высокого класса. Другого перспективного способа обновления в России нет. Все назначения, перемещения – для этого, конечно, надо иметь кадровый резерв, конечно, надо, чтобы люди имели перспективу роста, чтобы они понимали, что начинали они в Кинешме, или Ельце, или в Балаково, а взойдут, так сказать, на Олимп Питера и Москвы. Но как говорит Сатин, «не в этом дело, Барон».

Школа – это отнюдь не отдельное явление в моей жизни, это логическое завершение хода событий. Что я имею в виду? Начнем все-таки с того, что с каждого своего курса и из каждой своей студии я приводил в театр два, три, а иногда и четыре человека. В Школе-студии МХАТ я не преподаю уже одиннадцать лет, с тех пор, как принял Художественный театр. Последним был выпуск «рижской» студии.

В то же время озадачивали меня некие совпадения: что не только в России и не только в Европе, но и во всем мире все больше и больше актерское мастерство начинают преподавать люди, сами не вполне достигшие вершин этого ремесла. Вы понимаете, что я формулирую осторожно. Нравится нам это или нет, тенденция существует.

Школа нужна для более тщательного поиска дарований, для более требовательной и ранней селекции. При нынешней постановке театрального образования педагоги, глядя на своего воспитанника средних способностей, искренне радуются, бедолаги. Радуются тому, что они подготовили среднего актера. Мол, ну хоть что-то. Я не говорю, что это ненормально и это не есть свидетельство профессиональных ошибок, но это инерция жизни. Конечно, хорошо, когда на одном курсе собираются Доронина, Басилашвили, Козаков. Случается подобное и сейчас: Машков, Миронов, Апексимова, Николаев. Или питерская школа: Хабенский, Пореченков, Трухин. Случается. Но крайне редко. Обычно из всего курса, который составляет порядка двадцати человек, достигают успеха в профессии один или двое. Иногда вообще никто. И дело тут не столько в огрехах обучения, сколько в ошибках отбора.

И одно дело, если ты узнаешь об этом и так или иначе можешь это комментировать незаинтересованно-бескорыстно, а другое дело, когда ты не получаешь достаточного выхода актерского материала в течение длительного времени. За эти двенадцать лет я взял не очень большое подкрепление в Художественный театр из Школы-студии МХАТ. Мало того, надо учесть, что определенная часть этого подкрепления прибыла из Саратовского театрального училища. Игорь Хрипунов и Максим Матвеев – в труппе МХТ, Алексей Комашко, Слава Чепурченко – в труппе подвального театра. Это ведь довольно-таки много. Так что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов саратовская земля рождать», откуда мною выхватывались способные люди.

Ну и, наконец, такой аргумент, как инстинкт самосохранения. Два года назад, когда я размышлял, соглашаться мне на дальнейшие пять лет работы в Художественном театре или не соглашаться, и когда все-таки решил согласиться, взяться за это дело, уже нельзя было обойтись без параллельного процесса выявления талантов. Как эта передача называлась? «Алло, мы ищем таланты!» Так бывает тогда, когда у человека что-то неплохо получается. Почему бы ему снова не пойти тем же самым путем?

Что такое ранняя профориентация? Не оригинальная выдумка. В конечном итоге толчком была не моя первая студия 1973 года, давшая превосходные плоды, а история Императорского театрального училища при Малом театре, учрежденного Александром I на основе театральной школы при Воспитательном доме. В это училище набирали фигурантов более раннего возраста – восьми, девяти, десяти лет. И люди, выходя из него, совсем необязательно становились актерами. Кто-то уходил в реквизиторы, кто-то в помрежи, кто-то в администрацию, то есть становились «людьми театра». Выпускница училища девица Мария Николаевна Ермолова дебютировала шестнадцати лет. А девица Александра Александровна Яблочкина дебютировала пятнадцати лет. Это вовсе не панацея от всех бед, но в редких случаях это такой выигрыш у судьбы – бесценный и ни с чем не сравнимый. Так сказать, сваливается с неба на тебя вот это вот счастливое опережение судьбы.

И все это вместе сказанное привело меня к мысли, что кроме двух театров, которыми я занимаюсь, и Школы-студии МХАТ, где я зав. кафедрой, необходимо все-таки восстановить этот род селекции, что ли. Таким образом, возникновение Школы явилось логическим завершением этой моей неудовлетворенности положением дел в театральном образовании.

Тех структур, которые существовали тридцать или сорок лет тому назад, уже нет в помине. Дворцы пионеров сейчас – это некие зарабатывающие деньги учреждения, обсуждать это не буду. А для того, чтобы отбор и набор был не только столично-питерско-московским, то есть в ограниченном по поиску самородков ареале, надо попытаться охватить по возможности как можно большее пространство Российской Федерации. Это означает, что Школа должна быть школой-пансионом, где студенты могли бы не только учиться, но и жить, будучи людьми приезжими. Такая в моей голове сложилась картина будущего.

Мне хотелось, чтобы предстоящее дело было обязательно стоящим и долговременным, не сиюминутным. Какой фундамент заложишь в начале, так и будет строиться и развиваться дело. Театр не исключение. Энергия таланта требует не только выхода, выплеска, но и жесткой формовки.

Любое глобальное дело строится на базе триединства: школа – вуз – производство. Та же самая цепочка в нашем случае выглядит так: детская драматическая студия – творческий вуз – театр. Я уверен, что именно этот путь позволил многим моим ученикам обрести свое заметное место на российской сцене.

Мои мысли оказались созвучными времени. Однажды президент России Дмитрий Анатольевич Медведев высказал инициативу относительно умножения эстетического образования и воспитания молодых людей. Откликнулся на тот президентский призыв, пожалуй, только один я – саратовский. И предложил построить государственное учебное заведение на месте общежития, принадлежащего театру, пожертвовав, так сказать, собственностью для общего блага.

Мы решили, что в новую школу драматического искусства должны приниматься талантливые молодые люди, закончившие девять классов общеобразовательной школы. Как я уже говорил, статус данного учебного заведения, если обозначить его доперестроечными мерками, – ПТУ, или «ремеслуха». Ничего оригинального тут нет – своеобразный театральный техникум по образу и подобию Гнесинского училища и училища Большого театра.

Историю строительства Школы я уже описывал. Важен результат, обеспеченный всесторонней поддержкой московского правительства и добросовестностью Игоря Найвальта: в центре Москвы, в двухстах метрах от подвального театра менее чем за три года выросло красивое и удобное во всех смыслах здание, где студенты не только учатся от зари до зари, но и проживают.