Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

включая даже сильно нелюбимое им ОГПУ35. Стремился мыслить стратегически, прекрасно понимая, что, несмотря на свой высокий пост, глава внешнеполитического ведомства всё равно остаётся исполнителем воли абсолютного руководства страной, и чем дальше, тем больше эта исполнительская функция будет усиливаться. Проще говоря, Георгий Чичерин был талантливым дипломатом и настоящим патриотом, многое из задумок и начинаний которого не удалось отнюдь не по его вине. Жаль – даже с практической точки зрения, а не только по-человечески, что сегодня ни о нём, ни о тех самых задумках почти никто не помнит.

Глава третья

Майский. Ответ Херну

Япония, прекрасная страна!

С тростникового листа

падает наземь и разбивается

капелька утренней росы.

Хочется сказать,

что и эта страна возникла так же – Япония.

Плавающая на поверхности океана милая Япония!

Ямамура Ботё[25]

Чтобы ты знала жестокие

Наши мучения,

Хоть мысленно съезди в Токио

Для их изучения.

Константин Симонов «Футон».

Япония, 1946 год

Георгий Чичерин сидел в британской тюрьме, но, вероятно, был в большей степени англофилом, чем японофилом (хотя накидка хаори с плеча крупного бизнесмена Кухара Фусаносукэ занимала почётное место в коллекции подаренных ему иностранных одеяний). Не получилось из Георгия Васильевича и японофоба – дальневосточного соседа нарком не боялся, не сторонился, умел и на место поставить, и отступить, когда требовалось. Одним словом, Чичерин был профессиональным, опытным и очень талантливым дипломатом, делавшим быстрые, точные, интересные выводы из, казалось бы, мимолётного знакомства со страной. Чего стоит его упоминание «чрезвычайно медленной работы японских мозгов» при обсуждении возможных кандидатур на место первого посла в Японии в СССР 36.

Пожалуй, каждый, кому доводилось вести серьёзные переговоры с японцами, об этих «медленных мозгах» задумывался, что-то такое подозревал, но не каждый так остро формулировал. Откуда брал Георгий Васильевич сведения об интересовавших его странах и народах? Пример с Японией даёт интересный ответ на этот вопрос, а заодно возвращает из архивных папок ещё одно почти забытое имя – Иван Михайлович Майский. Тот самый Майский, что отсоветовал Александру Вановскому возвращаться на родину, чем, возможно, спас ему жизнь.

Майский

Ян Ляховецкий родился в январе 1884 года в Новгородской губернии. Свою молодость он посвятил делу борьбы за освобождение рабочего класса и против… большевиков, боровшихся вроде бы за то же самое. Вступив в РСДРП в 1903 году, молодой человек (ставший в подполье Иваном Михайловичем Майским), как и Вановский, разделял взгляды меньшевиков. Как и Вановский, пережил ссылку и эмиграцию. Во время последней в Германии, где он заодно окончил университет, произошло знакомство Майского и Чичерина. Поначалу оно было эпистолярным – в 1909–1911 годах товарищи по партии обменивались письмами на рабочие темы. Иван Михайлович исполнял тогда обязанности секретаря мюнхенской группы содействия РСДРП, а Георгий Васильевич – секретаря Центрального бюро заграничных групп партии.

В 1912 году они впервые встретились лично – в Париже, когда Майский перебирался из Германии на жительство в Лондон. Там, естественно, общение между единомышленниками стало более интенсивным. Иван Михайлович с нескрываемой ностальгией вспоминал потом их «встречу в Лондоне, в самом начале империалистической войны, когда Вы (Чичерин. – А. К.) поселились на мансарде 12 Оаклей Сквер, и наши горячие дискуссии о войне, о социализме, о революции. Потом годы эмигрантской жизни в Англии во время войны, борьбу интернационалистов и оборонцев, Герценовский кружок, “Коммунист клаб”[26] на 107 Чарлотт Стрит (от которого сейчас ничего не осталось), кампанию против конскрипции[27], каторжанский комитет[28] Бриджес-Адамс, наконец, февральскую революцию, Комитет по отправке [на родину] политических эмигрантов, в котором я председательствовал, а Вы секретарствовали, и нашу последнюю встречу где-то в Уайтчэпеде, накануне моего отъезда в Россию в мае 1917 г.»37.

Совпадение, которых в истории не счесть: в марте 1918 года, когда советское правительство переезжало в Москву, Чичерин только что был освобождён и вернулся на родину, а большевики ещё не были единственной фракцией в только что родившемся руководстве Страны Советов, меньшевик Майский явился в НКИД к бывшему меньшевику Чичерину с требованием освободить особняк Рябушинского на Малой Никитской, 6, для нужд ЦК партии меньшевиков. Особняк не отдали, а вскоре именно в нём разместилось ВОКС, на которое Чичерин возлагал большие надежды в установлении и развитии контактов с Японией и с которым Майский, став советником полпреда СССР в Японии Александра Трояновского (бывшего члена ЦК партии меньшевиков, а ещё раньше – участника Русско-японской войны), устраивал многие мероприятия для достижения этой, поставленной наркомом цели.

О встрече в особняке на Малой Никитской Иван Михайлович вспоминал в письмах старому знакомому, коллеге и начальнику, которые отправлял из Токио. Там с 1927 года – времени начала расцвета тех самых культурных связей – Майский служил в советском дипломатическом представительстве. Неудивительно поэтому, что именно к нему Георгий Васильевич Чичерин и обратился с просьбой дать ответ на простой вопрос: кто прав – советские дипломаты или британско-японский подданный Лафкадио Херн? Мог, конечно, спросить и у московских японоведов, у того же Кима, выросшего в Японии, но обратился к другу, которому доверял. Тем более что по сути, по смысловой наполненности вопрос носил характер очень общий: Япония – какая она?

Вопрос

12 октября 1928 года, вскоре после успешных и первых в истории зарубежных гастролей театра кабуки, прошедших в СССР, Чичерин отправил Майскому небольшое послание страноведческого характера:

«Уважаемый Т[о]вар[ищ]

горячо благодарю Вас за Ваше письмо 10.IX. Меня удивляет резкая противоположность Ваших (и других наших т[оварищей]) отзывов о Японии, её климате, обществе и отзывов Lafcadio Hearn. Его очерки (по-английски в Tauchnitz Edition)38 говорят о прелестнейшем климате, воздухе, небе, очаровательной природе, очаровательности и общительности самих японцев, среди которых он моментально приобретал самых любящих друзей, вообще о особенной тонкости, привлекательности, прелести японской культуры. Даже считаясь с преувеличениями и литературщиной у Lafcadio Hearn, нет ли с нашей стороны каких-то препятствий сближению с японцами?

С товарищеским приветом Г. Чичерин»39.

Как видим, это не просто просьба об обмене мнениями одного читателя к другому. Чичерина интересовала практическая составляющая образа Японии, ему это было важно и нужно для работы. Что же такого важного «о прелестнейшем климате, воздухе, небе, очаровательной природе, очаровательности и общительности самих японцев» написал Иван Михайлович, что это вызвало тревогу Георгия Васильевича за перспективы сближения с японцами? Как ни странно, ничего особенного. Письмо это, по крайней мере в интересующем нас смысле, выглядит обычной жалобой русского человека за границей, лишённого волею судеб привычного климата, друзей и еды:

«Жить в Японии вообще скучно и