Под красно-золотым знаменем. Осада Балера - Сатурнино Мартин Сересо

Эта изумительная почва, плодотворная из-за наступившего продолжительного сезона дождей, поднимала перед нашими глазами прекрасную картину из тонкого ковра аппетитных маленьких трав.

Я говорю «аппетитных», потому что мы по сравнению с нашей отвратительной пищей эти растения, такие близкие, сверкающие фрукты и разнообразные цветы, травы с их росой, изобилием кислорода и свежести, которыми они казались насыщенными, были в нашем нынешнем положении соблазнительнее самого изысканного лакомства.

Эти райские кущи обильно разрослись в поясе сгоревших укрепленных домов и на северной стороне церкви, но хотя эта растительность была очень близка и могла скрыть человека, мы не разрешали солдатам собирать что-либо из этого. И не только из-за огня противника, но и для предупреждения от событий другого рода. Только Вигиль и я, тайком, потому что мы стыдились удовлетворять только наши собственные нужды, иногда проскальзывали через отверстие в двери, молча и украдкой крались из траншеи и ели траву!

Этот банкет «жвачных животных» мог дорого обойтись, ведь готовность врага была такой, что наконец обнаружив нас, они послали вслед нам заряд картечи, что если бы не их глупость, могло положить конец нашему пищеварению. Тот факт, что пушечный прибойник застрял в башне церкви, указывал на то, насколько поспешны они были при стрельбе.

8 декабря у нас была еще одна смерть от бери-бери – рядового Рафаэля Алонсо Медеро. Тем не менее, поскольку это был день, посвященный испанской пехоте, а также из желания рассеять пагубный эффект новой потери, я приказал приготовить для солдат оладьи и кофе и выдать банку сардин каждому.

Этот скромный ужин имел большое значение. Я уже описывал плохое состояние продуктов, но все, что нарушало повседневную монотонность, утешало наши души. Следовательно, даже при том, что buñuelos (оладьи) оказались только их жалким подобием, кофе – плохим заменителем вина, а банка сардин – просто полезной мелочью, все это воспринималось необычайно заманчивым, так как все в этом мире относительно и гарнизон Балера достойно отпраздновал праздник своей Непорочной Покровительницы как путем религиозным, с погребением нашего мертвого товарища и молитвами о упокоении его души, светским – с помощью иллюзии банкета и военным – путем стойкости ко всему происходящему.

В лагере мятежников должно быть спланировали не серьезную, открытую и решительную атаку, которая, несомненно, уничтожила бы нас, но план, согласно которому, пока они готовились к опасной лобовой атаке, нас пытались принудить принять их условия путем устрашения для упадка нашего духа. Отсюда и шум, которым они начали сопровождать свои атаки. Грохот их пушки, который был уже достаточно громким, не удовлетворял их, поэтому он сопровождался ужасными завываниями и ливнем камней, которые, падая на крышу, покрытую цинком, оглушали нас адским грохотом.

Позорную роль в этом непрекращающемся грохоте, постоянной череде всяческих ухищрений, оскорблений и обещаний играли наши дезертиры. Не было воплей, в которых не выделялись бы голоса этих негодяев, ни одного предприятия, в котором, на наших глазах, они не стремились проявить свою подлость, пытаясь услужиться, получить награду и уважение врага, чего, по-видимому, они не добились.

Мы предпочли бы открытое нападение со всеми его опасностями, потому что стремились убивать, чтобы насытить наш гнев, тот гнев, который разгорался день за днем, без разрядки, кроме беспорядочного огня, который хоть и не всегда был безрезультатным, но не имел ощутимой эффективности. Хотя результаты нашего огня были скрыты подлеском и траншеями, все же мы чувствовали свой успех по быстроте реакции врага, но мы были в таком состоянии отчаяния от нашего заточения и постоянного беспокойства и досады, что нам следовало бы видеть эффект, жертвы наших пуль более явными, поскольку мы видели, как умирают наши друзья со стенаниями и в муках.

С этой целью я приказал, чтобы после каждого приема пищи солдаты размещались скрытно у бойниц и тогда должен был прозвучать сигнал «К приему пищи приготовиться!». До этого времени мы трубили только два сигнала – «готовы начать переговоры» и «атака», но, хотя враг мог рассматривать сигнал «к приему пищи приготовиться» как бесполезную формальность, мне казалось, что они возможно будут удивлены, услышав этот сигнал, и поймут, что мы строго следуем своим обязанностями. Эта выдумка не дала никакого результата, так как она служила им скорее как предостережение и мы не получили удовлетворения, которого так горячо желали.

Я уже описал процедуру несения нами ночного дозора, а теперь должен добавить, что и враг не пренебрег подобными мерами предосторожности. Вместо пароля для часовых они использовали свист, которым последовательно обменивался один страж за другим, а так как он был очень кратким, мы не успевали прицелиться.

Наше низкое моральное состояние, провал моей военной хитрости и абсолютная необходимость спасения отряда от ужасного маразма, в который он погружался, побудили меня спланировать вылазку, что, помимо оживления наших людей, позволило бы нам собрать часть этих красивых тыкв, висящих так близко и в таком соблазнительном изобилии. Но я отложил свой план, решив осуществить его и добыть тыквы в канун Рождества.

Моя цель состояла в том, чтобы поджечь весь город и, воспользовавшись возникшим хаосом, захватить фрукты, а также показать, что мы еще живы и устроить охоту на повстанцев. 23 декабря было назначено днем проведения этого предприятия.

Но я должен был предвидеть, что могло случиться в этот день. Эпидемия со смертельными исходами, продолжая распространяться, добралась и до доктора, который теперь в ожидании смерти обессиленный сидел на стуле, продолжая заботиться о своих больных до последнего момента. 13-го числа он сказал мне: «Мартин, я умираю, я очень болен. Если бы кто-нибудь мог принести мне что-нибудь зеленое, возможно, я бы поправился, как и другие больные». «Вы знаете, – ответил я, – что вылазка спланирована за день до Рождества, но так как мы не можем ждать до тех пор, то попробуем это сейчас».

Он пытался отговорить меня, опасаясь катастрофы в нашем рвении. Но я видел, что он постепенно увядает и, несмотря на его упорные протесты, ответил, что у нас нет больше другого выхода и мы выполним это, что бы ни случилось, так как в противном случае эпидемия поглотит нас.

Это было так верно, настолько очевидно, что эпидемия свирепствует, что солдаты уже составляют списки тех, которых они называли «экспедицией на тот свет». В них поместили сначала имена тех, кто уже должен был умереть, затем тех, кто был менее серьезно болен и так далее в этом порядке.

Когда кто-нибудь достигал кризиса, его товарищи