Беспокойные боги - Кристофер Руоккио

аллея его жизни, как каждая секунда тянется за ним. Я видел его смерть: его плоть, растворенную в кровавой пене, кожу, отслаивающуюся, как белая фольга; его отрубленную голову, погруженную в неподвижную воду. И я видел его жизнь, слышал его мучительный крик у почерневшего экрана, чувствовал, как костяшки его пальцев разбивают нос красному королю. Я наблюдал, как он кровоточащими руками возводил пирамиду за пирамидой на выступе над морем, слышал крики людей, когда корабль двигался, закрывая солнце.

"Нет". Его губы шевелились, руки напряглись, чтобы прикрыть глаза. "Только не снова…"

Он так много страдал. Потерял так много.

Я видел сражения, и еще раз сражения. Смерть и еще раз смерть.

Боль. Так много боли.

Так много любви.

Я чувствовал его любовь к дочери, которой он так и не стал отцом, к женщине, на которой он так и не женился. Я видел, как джаддианские колдуны передали ему девочку, завернутую в белое как снег полотенце, слышал его рыдания, чувствовал, как смешиваются его радость и печаль, когда он держал младенца на руках. Я чувствовал, как разрывается его сердце, когда он встретился лицом к лицу с убийцей своей женщины, и знал, что это его любовь вырвала силу из его сломленного духа.

И, оглядываясь назад через годы его жизни, я увидел гору, услышал голос...

...и, услышав его, отпустил его, отвернув от него лицо в удивлении.

Свет разом померк, и я, Адриан, опустился на ближайшую скамью, глядя на существо, которое мгновение назад было бледной женщиной.

"Его голос", - сказало существо и отвернуло от меня лицо. Его собственный голос дрожал от удивления. "Его голос!"

Исчезла беловолосая женщина, высокая, так похожая на Ушару. На ее месте стоял великан. Волосы, которые раньше были светлыми, как звездный свет, теперь были сплошь из золота, и золотыми были наручи на его запястьях, и золотой нагрудник поверх белой туники и под белым плащом. На мгновение мне показалось, что я вижу лицо греческого героя, смотрящее на меня из-под шапки блестящих волос. Затем оно исчезло, сменившись лицом, не принадлежащим ни мужчине, ни женщине.

Были ли это слезы на чужом лице?

"Ты никогда не слышал его раньше...?" - спросил я, поднимаясь на ноги. Всего на мгновение я забыл свой страх, забыл свой ужас, свою ярость. По щекам существа текли слезы. Его рот был открыт в изумлении, одна белая рука поднялась, чтобы прикрыть его.

Ушара плакала, но это были слезы боли. Рагама же проливал слезы радости.

"Никто из нас", - сказал Судья, это был женский голос, слетевший с губ великана. "Даже величайший из моих братьев не видел его лица даже мельком. Ты называешь его Тихим, но за твою короткую жизнь он сказал тебе больше, чем любому из нас с самого начала. Ты поистине благословенен!"

От грома слов великана я отпрянул назад, руки поднялись, чтобы защитить лицо, как боксер в Колоссо. Это была единственная защита, которая у меня была. На мгновение я забыл, где нахожусь и с чем столкнулся.

"Я не твой враг, Дитя", - сказал Рагама, обходя вокруг меня. "Он не враг тебе, во что бы ты ни верил. Даже сейчас он сражается, чтобы спасти ваш вид, спасти то, что можно спасти из этой умирающей вселенной, чтобы она могла сохраниться в следующей". Говоря, Судья подошел ближе, его доспехи сияли, как солнце, взгляд не был пустым или безжалостным, на нечеловеческом лице все еще были видны слезы. "Все это время ты думал, что спешишь ему на помощь, тогда как на самом деле он спешил к тебе."

"Я все еще не понимаю", - сказал я, отступая назад при приближении гиганта. "Если он так могуществен, почему он сам не уничтожил Наблюдателей, а вместе с ними и сьельсинов? Почему он позволил Вайарту сжечь старую галактику или позволил моему народу убивать друг друга, как животным? Зачем ждать конца времен? Зачем позволять… что-либо из этого вообще?"

Улыбка Рагамы не дрогнула, хотя стала печальной и хрупкой, как стекло. "Ты бы хотел, чтобы он был тираном? Лишил бы тебя свободы выбора?"

"Чтобы выбрать что?" - прорычал я, снова сжимая кулаки. "Что я когда-либо выбирал? Если то, что ты говоришь, правда, то я была лишь пешкой в его игре".

"Есть только один выбор, Дитя Земли, для тебя и для всего твоего рода", - уточнил Рагама, обходя вокруг меня и пробираясь через обломки скамей, пока путь к алтарю и колыбели не стал свободен. Рагама жестом пригласил меня подойти и произнес: "Слава или тлен".

"Слава или тлен?" Я не двинулся с места. Я не решался, предчувствуя какую-то ловушку, какую-то хитрость.

"Встанешь ли ты сейчас вместе со своим создателем против тех, кто хочет разрушить его мир, как ты делал до сих пор? Или ты уйдешь во тьму, а за тобой и весь твой народ?"

"Ты сказал, что мой народ и сейчас поклоняется Наблюдателям", - сказал я, кивнув на полуоткрытые двери.

"Не все", - последовал ответ Судьи. "Каждый должен отвечать за себя". Гигант указал на ограждение алтаря.

Поняв намерение Судьи, я повернулся лицом к алтарю и начал долгий путь вдоль нефа, осторожно переступая через кабели и плетеные металлические шланги. Балдахин из резного камня опускался на то место, где стояла колыбель, как сталактит, словно палец какой-то всемогущей руки, протянутой вниз, чтобы коснуться ее.

Поднимаясь по ступеням на возвышение, я обнаружил, что перестал дышать. Потрескавшиеся лица Наблюдателей - многоглазые и многорукие, крылатые мотыльки, крылатые летучие мыши, бородатые щупальца - кощунственно смотрели на меня, на то ничтожное существо, которым я был.

Я их почти не видел. Я смотрел только на колыбель.

Ей не место в этом месте из крошащегося камня. Сама люлька была изготовлена из простой холодной стали, а также из стали были сделаны различные шнуры и тросы, которые тянулись к ее основанию или к наклонным консолям, образующим вокруг нее кордон. Они переливались красными, синими и золотыми огнями, мерцая во мраке, словно множество свечей. На панелях и голографах виднелись письмена, написанные огненными символами, общими для Наблюдателей и Тихого.

Наконец я встал там, где стоял во сне, и заглянул в колыбель - инкубатор, понял я, ощутив поднимающийся от него жар. Там, где в моих видениях я видел серую ткань и осколки скорлупы, лежало целое яйцо, размером с самую большую дыню. Различные датчики были приклеены к его поверхности или прикреплены к зондам, с большой осторожностью вставленным через твердую оболочку, подключаясь