Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

— все еще думали, как обойти германское противодействие Восточному пакту, и потому приехали в Лондон на переговоры с британскими коллегами. Дискуссии начались странно. Британская сторона предложила обсудить итоговое коммюнике, а уже потом вопросы по существу[874]. Было хитро придумано: сразу обозначить повестку встречи и поставить французов перед фактом. Суть британского предложения, похоже, состояла в том, чтобы провести аброгацию[875] Версальских соглашений об ограничении вооружения Германии в обмен на переговоры с Берлином в малопонятном формате о разоружении и европейской безопасности. Французам слово «аброгация» не понравилось, и они на встречах с британцами заявляли об этом прямо. Лаваль и Фланден восприняли идею британцев как попытку все отдать, не получив ничего взамен. Французская сторона потребовала от Великобритании гарантий того, что она придет на помощь Франции в случае неспровоцированного воздушного нападения на нее, а совершить такое воздушное нападение могла только нацистская Германия. При желании к этому соглашению впоследствии могли присоединиться другие страны. Британская делегация не захотела брать на себя такие обязательства под предлогом того, что сначала дело должен рассмотреть Кабинет министров. СССР в ходе обсуждения почти не упоминался. Лаваль защищал Восточный пакт, Римские соглашения по Австрии, грамотно изложил замечания, которые слышал в Женеве от Литвинова, Титулеску и других. Порой, заговаривая о неделимости мира в Европе, он был неотличим от Литвинова.

Если же обратиться к французским записям переговоров на этой конференции, сделанным постфактум советником французского посольства в Лондоне Роланом де Маржери, то получится, что обсуждение не имело положительного результата. Из записей де Маржери складывается четкое впечатление, что британцы попытались водить французов за нос и протолкнуть идею аброгации положений Версальского договора о перевооружении Германии без какой-либо конкретной ответной выгоды. Когда британцы поняли, что Лаваль и Фланден их разоблачили, разыгрался настоящий фарс: премьер-министр и его подчиненные, с красными от напряжения лицами, отнекивались в ответ на просьбы дать гарантии французам на случай воздушного налета. Нет, провести французов было не так просто.

Вот отрывок из записей Маржери, который, благодаря остроумию автора, заставит читателя смеяться:

«Перед нами разыгрывалась настоящая комедийная сцена. Англичане испытали одновременно смятение и облегчение от официального разоблачения, которого они ждали и которого боялись, и теперь их смущение смотрелось в высшей степени забавно. Премьер-министр без конца настаивал на необходимости посоветоваться с кабинетом, указывал на невозможность провести встречу в субботу утром, поглядывал на часы, прикидывая, когда он сможет прибыть в свою резиденцию Чекерс, и сетовал, что на Даунинг-стрит он ночевать не может, поскольку у всех слуг выходной. Сэр Джон Саймон молчал. Г-н Болдуин [прежний и будущий премьер-министр. — М. К.] вспомнил, что он глуховат, а также плохо понимает французский язык. [Британские. — М. К.] делегаты, желавшие, чтобы стороны все-таки пришли к соглашению, перешептывались и всячески пытались сдвинуть дело с мертвой точки. Когда месье Макдональд в четвертый или пятый раз упомянул о невозможности собрать кабинет утром выходного дня, месье Лаваль прервал его и самым непринужденным и великодушным тоном сообщил: мол, он прекрасно понимает, что есть большое препятствие, но ведь он со своей стороны никого не торопит, он готов подождать до вторника, если кабинет сможет провести прения по данному вопросу в понедельник, или дольше, если прения состоятся в среду — словом, он готов подстроиться под обычаи, традиции и пожелания британских друзей.

Английская делегация тут же обрела изможденный вид, на несколько мгновений за столом наступила гробовая тишина. Спины англичан покрыл холодный пот при мысли, что до середины недели по отелю “Савой” будет бродить глава МИД Франции в окружении полусотни журналистов и беседовать с самыми разными людьми».

Вот в таком едком юмористическом тоне Маржери рассказывает о происходившем. Все выдохнули с облегчением, когда премьер-министр попросил сделать небольшой перерыв и затем, вернувшись, объявил, что заседание кабинета, скорее всего, состоится в субботу утром. Есть предположение, что в отсутствие слуг на Даунинг-стрит, 10 ему самому пришлось стелить себе постель. Были трудности и с итоговым коммюнике: черновой вариант, который должны были подготовить служащие, вызвал споры у премьер-министров и министров иностранных дел обеих стран. «В итоге им более-менее удалось согласовать этот чудовищный текст (un texte barbare), который во французской версии резал слух еще сильнее, чем английский оригинал». Текст был, если можно так сказать, отлакирован и отдан в печать[876].

Любопытно (и по многим причинам не очень забавно), что о вещах, беспокоивших Литвинова, Титулеску и других дипломатов, в ходе этих лондонских консультаций упомянули всего один раз [877]. Если не считать нескольких замечаний Лаваля в первый день конференции, то все выглядело так, будто безопасность в Восточной Европе — дело второстепенное. Будь у Литвинова доступ к протоколам встречи, он был бы неприятно удивлен. Вероломный, хитрый Альбион был пойман с поличным, так сказать, прямо над банкой с вареньем, но это не помешало стартовать политике умиротворения нацистской Германии. Впервые были предложены большие уступки за чужой счет, а взамен никто ничего не просил. Теперь уже два скунса — польский и британский — невыносимым запахом пытались оттолкнуть европейские страны от соглашений о взаимопомощи и коллективной безопасности. Где был Ванситтарт? Он вместе с Майским как раз начал обсуждать организацию поездки в Москву британского министра. Французы, похоже, об этих шагах не знали, так же до последней недели февраля не был в курсе и британский кабинет.

Оценка Литвиновым лондонских переговоров

Ознакомившись с лондонским коммюнике и вернувшись в Москву, Литвинов 4 февраля отправил телеграмму Потемкину, в которой сообщил, что «можно прийти скорее к пессимистическим выводам», и главным был вывод о том, что англичане и французы теряют интерес к Восточному пакту. Он дал указание Потемкину запросить встречу с Лавалем и получить разъяснения[878]. Тем же днем Потемкин написал в НКИД, что дошедшие новости о лондонских переговорах пришлись ему не по душе. Он перечислил минусы, первый — растущая незаинтересованность в Восточном пакте, таким образом, он подтвердил впечатления Литвинова. Вторым минусом была вероятность заключения соглашений без участия СССР и Малой Антанты. Потемкину категорически не понравилось коммюнике: прослеживалась тенденция размыть любой пакт и заместить неким общеевропейским соглашением, призванным решить самые разные вопросы, включая вопрос разоружения. И если учесть, что нацистская Германия встала на путь экспансии, это вопросы неразрешимые[879].

Когда Литвинов докладывал Сталину о Лондонской конференции, у него в распоряжении было лишь опубликованное коммюнике, которое, как он заметил, было как обычно полно туманных мест и формулировок. Лаваль был болен, и Потемкин не смог получить необходимые разъяснения,