Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

В Лондоне Майский также отметил появившееся у французов раздражение по отношению к Польше. «Плевать я хотел на Польшу», — сообщил Фланден редактору «Дейли телеграф». Схожим образом в частных беседах высказывался и Лаваль. Что касается британского правительства, то «оно, очевидно, желает играть роль посредника между Германией и Женевой (конкретно — Францией), но французам это, похоже, не слишком нравится»[892]. Было похоже, будто британский кабинет примеряет на себя роль сводни для герра Гитлера.

Нервы были у всех на пределе. В Москве Литвинов вел свою игру с польским послом Лукасевичем. Посол начал с удобного для Литвинова хода, посетовав на «неудовлетворительность польско-советских отношений». Если не брать в расчет пакт о ненападении, то ни в вопросах культурного обмена, ни в других сферах отношения никак не развивались. «Я ответил, — записал Литвинов в своем дневнике, — что меньше всего ожидал упреков со стороны Польши по нашему адресу. Не надо смешивать вопросов, лежащих в разных плоскостях и сравнивать крупные с малыми». Для советского правительства этот пакт о ненападении был лишь первой ступенью на пути к улучшению польско-советских отношений, особенно в сфере политического сотрудничества. «К сожалению, все наши предложения в этом направлении не встретили отклика с польской стороны». Литвинов в качестве примера упомянул Прибалтийские гарантии и Восточный пакт. Польские оправдания звучали неубедительно. Советское правительство не просило от Польши какой-либо жертвы; оно выдвигало предложения в условиях, когда две стороны имеют общие интересы и подвергаются общему риску. (Литвинов имел в виду нацистскую Германию, но не назвал ее прямо.) «Нам казалось, что Восточный пакт гарантирует Польшу от опасности больше, чем нас», поэтому отрицательное отношение Польши не поддавалось разумному объяснению. В силу этого дипломаты естественным образом начали искать в польской политике скрытые мотивы. Несмотря ни на что, продолжал Литвинов, НКИД необходимо продолжать развивать культурные связи с Польшей. Между странами не ладился даже театральный обмен; то же самое касалось таких сфер, как книги, газеты, журналы и кино.

Лукасевич отвечал, что масштабные внешнеполитические цели СССР не должны препятствовать развитию дружеских отношений с Польшей. «Мы не должны видеть опасность для Польши там, где сама Польша ее не видит; в частности, она считает себя совершенно обезопашенной со стороны Германии как польско-германским соглашением, так и союзом с Францией». Так в чем же дело? Советский Союз заключил пакты о ненападении со всеми своими западными соседями, и он не граничит с Германией. «Непонятно поэтому его беспокойство», — отметил Лукасевич.

Этот разговор, как и беседа Литвинова с Беком годом ранее, — еще один пример советской проницательности и польской слепоты. «Я сказал Л[укасевичу], — записал Литвинов, — что он явно наивничает, когда просит нас не беспокоиться относительно Германии. Неужели он серьезно думает, что литовская или латвийская армии могут служить барьером против нападения на нас Германии? Неужели он не понимает, что эти армии могут быть опрокинуты в три дня даже нынешним рейхсвером? Но допустим, что немцы остановятся у наших границ, захватив лишь Прибалтику. Разве Польша с этим готова мириться? Ведь ни польско-германское соглашение, ни союз с Францией гарантией против нападения Германии на Прибалтику не являются».

Лукасевич, по словам Литвинова, пробормотал что-то про осведомленность немцев про особое отношение Прибалтийских государств к Польше. «Я это подхватил, — добавил нарком, — отметив, что в германо-польском протоколе ни слова о Прибалтике не говорится. Стало быть, Германии может быть известно об отношении Польши к этой проблеме из другого соглашения, ни нам, никому другому не известного». В этом случае, продолжал Литвинов, ни один разумный человек не поверит, что Польше будет безразличен захват Германией стран Балтии. Литвинов не мог понять польской политики. Инициатива заключить Восточный пакт исходила от Франции. На что Лукасевич не преминул вставить, что «Франция это отрицает и приписывает инициативу нам».

Литвинов ответил, что это ни для кого не секрет, что первым тему поднял Поль-Бонкур, правда, она касалась лишь заключения советско-французского соглашения. «На что мы ответили, — продолжал он, — предложением о коллективном пакте с участием Прибалтики, Польши и Чехословакии». Этот пакт имел предельно ясную цель: гарантировать мир в Восточной Европе и дать одинаковые гарантии всем странам-участницам. Вот такое продолжение получил этот разговор. Что мог сказать Лукасевич? Если Литвинов верно описал обстановку, царившую во время встречи, то польского посла на той встрече здорово прижали, что он не говорил, а «бормотал». Польша, сделав малый шаг вперед, немедленно делала большой шаг назад, вынужденно констатировал Литвинов. После нескольких комментариев Литвинов сообщил Лукасевичу, что продолжать дискуссию сегодня уже не имеет смысла[893].

На дворе было 13 февраля. Уже несколько дней прошло после встречи с Лукасевичем, но Литвинов еще не получил последних телеграмм Потемкина по поводу встреч с Лавалем и Поль-Бонкуром. В тот день Литвинов направил еще одну справку Сталину. Тема была все та же: Восточный пакт и ход переговоров. Ключевой вопрос в том, объяснял Литвинов в послании Сталину, пожелает ли Лаваль заключить какое-либо соглашение с Германией. Лаваль непременно бы на это сказал, что до того, как будет получен ответ германской стороны на англо-французское коммюнике и будет вынесено решение Советом министров Франции он не сможет дать ответ. Таким образом, он предлагал дождаться ответа Германии, который ожидался в ближайшие дни и в котором наверняка была бы отвергнута, прямо или косвенно, инициатива заключения Восточного пакта. Литвинов предлагал в этот момент через Потемкина Лавалю прямо поставить вопрос о соглашении с Германией и потребовать ответить немедленно: да или нет[894].

Ждать ответа Германии Литвинову долго не пришлось. Он пришел на следующий день, 14 февраля. Ответ был составлен хитро: в нем не было упоминания Восточного пакта, но восхвалялась идея разоружения и было заявлено о готовности Германии вступить в переговоры о военно-воздушном пакте при условии предварительных двусторонних переговоров с Великобританией. Нейрат уведомил французского посла, что решение всех прочих текущих вопросов, включая возможное возвращение Германии в Лигу Наций, будет зависеть от будущих обсуждений. Германия предпочла бы начать дискуссии с Великобританией[895]. В этом был смысл, так как Великобритания в цепи коллективной безопасности была слабым звеном.

Подобного ответа Литвинов и ждал: немцы пытались отделить военно-воздушный пакт от повестки других переговоров и использовать британцев как посредника. «Мы должны считать недопустимыми, — писал он Потемкину, — какие бы то ни было переговоры с Германией на основании ее ответа, имеющего определенную цель — вырвать воздушную конвенцию из всей схемы и разрешить ее самостоятельно». Теперь, когда был получен ответ из Берлина, Литвинов мог вернуться к Лавалю. Вопрос