Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Конечно, «из-за тактических соображений (особенно в Англии)» словосочетаний вроде «военный альянс» следовало избегать и скрыть эту инициативу за фасадом договора о «коллективной безопасности под эгидой Лиги Наций». Из записей Майского непонятно, как он отнесся к тезисам Черчилля, но, скорее всего, он нашел, что они полностью соответствуют негласной политике СССР.

Черчилль заявил, что в случае успеха немцев «Англия стала бы игрушкой германского империализма». Затем он коснулся положения дел в Англии. Он не скрывал, что имеет место большое внутреннее противостояние, «сильное течение» в пользу «западной безопасности», иными словами, стремление заключить соглашение с Германией, которое гарантировало бы мир Западной Европе в обмен на предоставление ей свободы действий в Восточной и Юго-Восточной Европе. Сторонники этих идей, по словам Черчилля, были не против отправить Германию воевать против кого-то еще, будь то в Восточной, Юго-Восточной или Центральной Европе, а Англию и Францию оставить в покое. Майского это не удивило, он слышал подобное раньше. Черчилль назвал подобные идеи «сплошным идиотизмом», однако заметил, что, «к сожалению они еще пользуются значительной популярностью в известных кругах Консервативной партии». При этом Черчилль был уверен, что таким, как он и Ванситтарт, удастся отстоять идею неделимости мира, и Англия вместе с Францией и СССР образуют костяк нового оборонительного альянса, который будет сдерживать Германию. Черчилль заявил, что полностью одобряет пакты, которые СССР заключил с Францией и Чехословакией (о которых читатель узнает уже скоро), и в целом считает советскую политику весьма разумной, сдержанной и лишенной просчетов. Черчилль упомянул о Хоре, с которым у него не ладились отношения из-за разногласий по поводу индийской политики. Он разделял мнение Ванситтарта о том, что Хор — умелый дипломат и реалист, и он хотя и не осознает полностью немецкой угрозы британским интересам, впоследствии переменит свое мнение, нужно дать ему время. В консервативных кругах в отношении Германии будет наблюдаться разброд и шатание, но «мы должны заранее запастись достаточными терпением и выдержкой». Да, терпение было нелишним, тем более что Черчилль разделял мнение Ванситтарта о руководстве Лейбористской партии: тори были не единственными, кто говорит глупости, когда речь шла о нацистской Германии. «Черчилль сказал, что у него «часто просто уши вянут, когда он слышит слюнтяйские рассуждения лейбористских лидеров». Да, они потихоньку начали приходить в себя, вот только это заметно в парламентской курительной комнате, где, по словам Черчилля, люди высказываются более откровенно, но никак не в зале заседания Палаты общин. На этом и завершилась долгая беседа. Черчилль выразил радость по поводу знакомства и надежду на то, что встреча не последняя[854].

Британию штормит

«Разброд и шатание» в британской политике проявились четыре дня спустя, 18 июня, когда британское правительство подписало с нацистской Германией соглашение о соотношении численности военно-морских сил. Германский военно-морской флот, согласно документу, мог достигать 35 % численности британского. Таким образом, по инициативе двух стран произошла денонсация Версальского договора и Великобритания стала соучастницей морского перевооружения Германии. Англо-германские переговоры завершились 12 июня, в тот день, когда Хор впервые встретился с Майским. Неудивительно, что новый глава МИД так неуверенно ответил на раздраженное требование Литвинова не заключать сторонние сделки с Гитлером. Если судить новый британский кабинет по его делам, то начали они неважно.

Когда Литвинов узнал о соглашении, он как будто даже и не был удивлен: обычный эгоизм вероломного Альбиона. «Заключение морского соглашения, — писал Литвинов Майскому, — является вопиющим нарушением не только Версальского договора, но и договоренности Англии с Францией как в Лондоне, так и в Стрезе. Франция, несомненно, имеет все основания протестовать. Нам же заявлять что-либо по существу соглашения вряд ли приходится. Если соглашение заключено с согласия Самюэля Хора, то это несколько нарушает представление о нем как о франкофиле»[855].

20 июня лорд Бивербрук приехал в посольство на обед к Майскому. Обсуждали, скорее всего, политику и новое правительство. Бивербрук не был столь скептически настроен. Он полагал, что Болдуин осознает германскую угрозу и страстно желает улучшения отношений с Францией и СССР. Но Болдуин был политиком и слишком погряз во внутрипартийных дрязгах вместо того, чтобы занять жесткую и последовательную позицию. «Б[ивербрук] чрезвычайно недоволен англо-германским морским соглашением, — отметил Майский, — он считает его опасным политически и с военной точки зрения». Смысл соглашения был в том, чтобы навести мосты между Англией и Германией, но никаких гарантий безопасности Великобритании оно не предоставляло. А германский флот разрешенной численности, сосредоточенный в Северном море, станет «постоянной угрозой безопасности Великобритании, особенно в случае какой-либо войны». А почему же британское правительство подписало это, очевидно невыгодное для себя, соглашение? — спросил Майский. «Избирательные соображения», — ответил Бивербрук. Лейбористы и консерваторы боролись за голоса «пацифистов» на предстоящих парламентских выборах. Таких голосов было много, и обе партии состязались друг с другом в заявлениях о приверженности миру. Бивербрук не упомянул, но в те дни как раз проходило так называемое голосование о мире. Результаты опроса должны были быть опубликованы в конце июня, и они продемонстрировали бы силу пацифистских настроений в Великобритании. Бивербрук, по его словам, лишь ждал подходящего момента, чтобы начать кампанию против англо-германского морского соглашения. «Пусть несколько схлынут первые “восторги” по случаю соглашения, — писал Майский по поводу позиции Бивербрука, — пусть станет возможным более хладнокровное отношение к морскому договору, — тогда он ударит»[856].

Правительства Франции и Италии пришли в ярость от заключенного соглашения. Великобритания, отметил Майский, ухватилась за очевидное преимущество, как жадный ребенок хватает со стола кусок пирога, а в результате получает расстройство желудка. Действительно, с каких пор мы считаем сколько-нибудь весомыми обещания, данные Гитлером? С Майским встретился сотрудник МИД Фрэнк Эштон-Гваткин, он пытался защищать позицию Великобритании: «Немцы говорили мне, что без вооружений Германию будут воспринимать как второсортную страну, и что они устали от такого отношения, хотя воевать они не хотят». Как часто писал Майский, «пусть он расскажет это своей бабушке»[857] (хотя с чего бы полпред недооценивал мудрость бабушек?). Несколько дней спустя Майский вновь встретился с Эштоном-Гваткиным, который на этот раз был более сдержан и признал, что соглашение на самом деле ничего не дает Англии и в то же время втягивает ее в конфликт с Францией и Италией. В целом Эштон-Гваткин без энтузиазма говорил об «успехах» британской внешней политики в последний месяц[858]. Это еще мягко сказано.

«Помню, в каком состоянии находился Литвинов, когда он впервые заговорил со мной о морском соглашении, — докладывал Чилстон несколько месяцев спустя. — С неподдельным смятением на лице он