Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

танцовщицей. У меня было желание с тобой поговорить, но моя беседа наскучила бы тебе, а мне не хотелось услыхать, что хотя бы один раз, один единственный раз в жизни моя дружба была тебе в тягость.

Итак, продолжай в том же духе, ты узришь меня, лишь когда я найду, что приспело время. Тем не менее, я помышляю только о тебе. Благодаря моим стараниям, Зефира нынче утром обвенчалась со стариком. Свадьбу справили скромно, без огласки, ибо этого требовали обстоятельства. Лора хотела повидаться с тобой по поручению Зефиры, но я взял это на себя и передал Зефире, якобы от твоего имени, следующее: «ты одобряешь решение, принятое мадемуазель Зефирой, ты любишь ее всей душой, но считаешь, что тебе не следует появляться при настоящих обстоятельствах; к тому же ты страдаешь небольшим недомоганием, которое требует крайней осмотрительности при посещении любимой женщины». Смотри, не говори ничего вразрез со мной! Ведь таким путем, сам понимаешь, я тебе предоставляю свободу действий на продолжительный срок, покамест твоя Обскурофила тебе не приестся.

Я не ответил тебе своевременно на один вопрос касательно писем известного лица... Мы поговорим об этом при ближайшей встрече; что до текущего момента, то твое время чересчур драгоценно, чтобы тратить его на чтение подобных пустяков. Поэтому спешу закончить.

Твой per fas et nefas[99].

ПИСЬМО CLXV

ОТВЕТ

Радуется этому известию и благодарит Годэ

Вот очаровательный гостинец! Вот подарок, достойный лучшего из друзей! Я снова и снова целую это благословенное письмо! Как! Зефира вышла замуж! О, какое бремя ты снял у меня с плеч, любезный ментор! Кто ты — гений, демон или бог, — я разумею одного из добрых малых, о коих повествует мифология. Честное слово, это вполне возможно, если судить по твоему пристрастию к нимфам. В этом отношении ты превосходишь даже самого Юпитера. Ты оказал мне огромную услугу и как нельзя более кстати. Не знаю, какой дьявол шепнул моей божественной Обскурофиле, что я веду другую интригу; она ежедневно ссорилась со мною из-за этого. Твое письмо позволило мне дать столь убедительный ответ, что королева моя удовлетворилась им, — и мы поладили наилучшим образом! Я живу у нее; старик, у которого она на содержании, ничего не подозревает; мы обманываем его на славу с помощью маленькой дурнушки-горничной, кривой и рябой, и я обнимаю Обскурофилу чуть не под носом у него. Если б ты знал, как мы с ней милуемся!.. Но здесь тебе нечего опасаться — о браке не может быть и речи. Бог ты мой! Даже если б я просил ее, умолял на коленях, она не стала бы меня слушать.

Ну, а твои идеи, твои замыслы? Ты не говоришь о них ни слова! Восхищаюсь твоей деликатностью, но со временем она может стать смешной. Я не замедлю тебя навестить, дабы удовлетворить свое любопытство по части провинциалок... Между прочим! Я говорил о тебе своей подружке: она хочет тебя видеть и может нам предоставить кредит. Приходи как можно скорей, и мы снюхаемся. Если красавица нас поддержит, — на что только мы не отважимся!

ПИСЬМО CLXVI

РЕПЛИКА

Разоблаченный обман Обскурофилы

Знаешь ли ты, что я недавно хохотал, да хохотал, как говорится, до упаду — что может быть забавней и потешней, — хоть это и обыкновенная история, весьма обыкновенная, ибо речь идет об обманутом фате. У меня есть в свете приятель, красивый малый, который уверен, что его обожает танцовщица — некая нимфа, полубогиня, светило, одна из самых блистательных див в Опере. На днях он повел меня к ней; мы говорили о делах; я подробно изложил некоторые свои планы, их весьма одобрили, ибо нашли, что на этом можно хорошо нажиться. Я собрался уходить, и покамест мой обожаемый друг разыскивал веер, за которым его послали, мне было сказано:

— Завтра, в девять часов; мы будем одни.

На другой день, в восемь часов пятьдесят девять минут, я стоял у дверей красавицы. Меня ввела маленькая дурнушка-горничная, кривая и рябая. Вскоре я убедился, что имею дело с полной противоположностью мадемуазель Прево[100]; прелестная малютка в ночном наряде ничуть не хуже, чем в блестящем уборе — такова привилегия молодости. Мы поговорили о моем друге. Я откровенничал с ней, или по крайней мере, делал вид, что откровенничаю; она как будто уловила мою мысль и осмелела: — Ваш друг вполне мне подходит, однако я отделаюсь от него. Какой толк от сутенера? К тому же у меня есть свои основания... — Сутенер! Эдмон сут...? — Я спросил, какие она имеет основания. — Я на содержании у молодого вельможи, пресыщенного наслаждениями. — Молодой вельможа? Я слышал о старике... — О, да, да! Но это великая тайна. Она неизвестна ни старику, ни вашему другу. — Вы меня удивляете! Но как же старик и ваша горничная... — Танцовщица разразилась хохотом. — Ну, прямо умора! — воскликнула она, давясь от смеха. — Вы видели рябую кривулю, которая открывала вам двери?.. Так вот... она... и ваш друг... — Понимаю, — прервал я ее. Мне сразу стала ясна вся комбинация, придуманная танцовщицей, — и теперь ты видишь, в каких дураках оказался мой друг! Однако пусть он утешится, ему были оказаны милости днем; мне сказали об этом, а ему это известно лучше, чем кому-либо. Но рябая кривуля-то... Великий боже! Я сгорел бы со стыда!

Поговорив сколько следовало о своем друге, я замолвил словечко и за себя. Мне подарили улыбку... Когда я собирался уходить, было замечено, что у меня на пальце великолепный брильянт. Я отдал его без колебаний, но я знаю, как получить его обратно. Итак, друг мой, прелестную шестнадцатилетнюю особу оплачивают два с половиной человека и два с половиной проходят даром. Поясню: молодой вельможа и старик платят, красивый юноша, мой друг, не платит, напротив, он жаждет, чтобы ему платили; я плачу и в то же время не плачу; а некий пигмей по имени Пайардель, что ломает комедь, также налету ловит кое-какие ее милости, ничего не платя. В итоге — нас пятеро.

Теперь выслушай разгадку: Эдмон — Обскурофила.

ПИСЬМО CLXVII

ОТ ЗЕФИРЫ К ЛОРЕ

Подробности посещения ее Эдмоном

Не успела ты вчера уйти, любезная моя Лора, как появился твой муж. У господина Трисмегиста оказались важные дела, и он оставил нас одних. Господин Годэ, с нетерпением ожидавший