Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

В наказание тебе ни слова не скажу о том, что в настоящее время происходит. Другой раз будь осторожнее в своих выводах. Пусть совершится моя судьба! Хоть я имею против тебя зуб, все же остаюсь твоим другом, и т. д.

P. S. Целую ручки Лоры и становлюсь на колени перед забиякой, только пусть ее ручонки остаются в покое.

ПИСЬМО CLIX

ОТВЕТ

Годэ с иронией сообщает Эдмону о провале двух его произведений

Меня беспокоит, что мой слуга не мог поговорить с тобой нынче утром, и я спешу тебе написать, чтобы ободрить тебя и утешить. Без сомнения, ты прочел отзыв о себе в трех различных периодических изданиях. Крепись, мой друг! Главное, не отвечай им или же вовсе откажись от звания сочинителя. Эти господа орудуют пером, полным сарказмов, как искусный фехтовальщик — рапирой, — и всякий раз, как будут появляться в свет твои злосчастные произведения, тебя станут позорить и втаптывать в грязь. Если праведник грешит семь раз на дню, то наилучший автор спотыкается не менее семи раз на одной странице, — и критики всегда правы. Дорогой мой Эдмон, тебе не предложат девицу с приданым в награду за твои выдающиеся литературные заслуги. Если ты окажешься в обществе, ты не услышишь: «Смотрите, вот остроумный сочинитель, вот пленительный автор!», но скажут громким шепотом: «Взгляните-ка на беднягу сочинителя, которого так отделали в „Меркурии“ и у Фрерона! Вот он перед вами!» — «И впрямь, — послышится в ответ, — у него преглупые глаза». Ты услышишь это и, быть может, потеряешь самообладание, — и окажешься в еще более нелепом положении. Некоторое время ни с кем не встречайся — вот мой совет.

Прощай, бедный мой Эдмон.

(Это письмо, написанное в Менильмонтане, находилось в конверте, на котором стоял адрес Зефиры, оставшейся в Париже, там был следующий постскриптум:)

Я самолично сделал извлечения из двух трудов нашего друга и напечатал отзывы о нем в трех газетах, вам известных, дабы излечить его от соблазнительной мании, которая ни к чему не приводит. Писатели, с которыми я поделился своими соображениями, одобрили их. Со своей стороны, окажите мне поддержку всеми доступными вам способами.

ПИСЬМО CLX

ОТ ЭДМОНА К ГОДЭ

Он отказывается от сочинительства, но лишь для того, чтобы заняться худшими делами

Полмесяца я не смел никуда показаться!.. Следовало обождать, пока новая жертва не затмит в памяти мое злосчастье! Но вот Д.-Р*** и Негре пришли мне на смену. Дочитываю отзывы о них, которые С*** принес мне нынче утром; их растерзали в клочки и низвергли в преисподнюю. Однако меня уверяют, что они тем не менее расхаживают с высоко поднятой головой! В добрый час; я не завидую их философии. Отказываюсь от литературы! Я так настрадался, что даже будь я автором превосходных сочинений (на что я никогда не смел надеяться), все равно я дал бы клятву впредь никогда не писать, даже писем своим друзьям (исключая тебя, мой друг). Не подлежит сомнению, что я исцелился; это не стоило мне ни малейшего усилия, — влечение к литературе угасло столь же внезапно, как и возникло. Ты прав: пусть меня всецело поглощает любовь и ее радости, доколе я не войду в возраст, когда человека поглощают дела. Не нужно мне более фимиама суетной славы, которую не так-то легко стяжать. Допустим, я стяжал бы ее. Ведь к ней быстро привыкаешь и еле замечаешь ее: в последние дни своего призрачного триумфа я уже почти не радовался ему... Очаровательная Обскурофила, теперь я буду занят лишь тобой! (Не отказываясь при этом от дружбы с любезным Годэ и от посещений малютки Забияки.)

ПИСЬМО CLXI

ОТ ЗЕФИРЫ К ЛОРЕ

Бедняжка Зефира пишет о том, какого рода любовь испытывают девицы ее пошиба, и далее ведет речь о браке, основанном на обмане, в который она соглашается вступить, имея в виду интересы Эдмона

Нет, моя дорогая, я не исцелилась, и твое сочувственное письмо, за которое я тебе весьма признательна, застигло меня в плачевном состоянии[98]. Не следует обо мне судить по образу действий большинства женщин. Забвение, обиды, гордость, прирожденная нашему полу, самолюбие, слава, словом все, что может исцелить честную женщину, — не оказывает действия на подобных мне девиц, с ранних лет привыкших к презрению и к дурному обращению со стороны мужчин. Стоит нам полюбить, — и уже нет исцеления; пороки, преступления, самая возмутительная несправедливость — ничто не может угасить в нашем сердце злосчастное пламя; можно привести тысячи примеров такого рода привязанности у подобных мне особ. Суди же о моем несчастье, (ведь я до глубины души проникнута чувствительностью и не могу жить без любви! Эдмон овладел всем моим существом; когда он появляется, сердце мое трепещет, бурно колотится, готово выпрыгнуть из груди, рвется к нему — к существу, в котором вся моя отрада... И так будет, друг мой, до самой могилы....Ты отняла у меня всякую надежду на брак: «Сейчас это невозможно», — говоришь ты? Так потолкуем лишь о средствах, которые могут обеспечить его в будущем. Я серьезно говорю: уж не выйти ли мне замуж за престарелого господина Трисмегиста? Тебе и мужу твоему известно, что он преследует меня уже добрые полгода... (Неужто можно встретить постоянство лишь со стороны безразличных нам людей!..)

Наш друг из О*** приехал сюда. В темно-каштановом парике, в необычном платье, он до того смахивает на англичанина, что сам сатана, будь он монахом его ордена, нипочем не узнал бы его. Обстоятельства складываются на диво благоприятно, и ему будет легко разыграть роль моего папаши. У него был старший брат, который лет тридцать тому назад уехал с женой в Канаду; известно, что лет пятнадцать тому назад у них родилась дочь; все они умерли, мы их воскресим, а я буду их дочерью. От старикана мы скроем все, что касается моей семьи, ибо это не имеет значения; главное его заверят, что мне не на что рассчитывать в Америке и тем более во Франции. Наш друг уже беседовал с простаком, он завещает мне все свое состояние. Одно меня тревожит: пожелает ли воспользоваться этими благами тот, для кого я все это затеваю? Ты виделась с ним, и меня утешаешь? Ах! Мне блеснул луч надежды и утихли мои отчаянные муки, но если я снова впаду в состояние безнадежности, из