Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

Конец пятой части

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ПИСЬМО CLV

ОТ ЭДМОНА К ГОДЭ

Он отвечает на предыдущее. Приключение с танцовщицей из Оперы

Ты прямо-таки вошел в раж, разглагольствуя на тему о театре! И не проронил ни слова ни о чем другом! А между тем, мне было бы отрадно, если бы ты подметил мое равнодушие к письмам кузины, и если бы ты разгадал, что оно лишь показное.

Мое приключение на улице Гренель пришло к концу: малютка решительно дала мне отставку, она остается при своем аббате, который ей дороже меня. Тонзурованный самолично удостоверился каким-то непостижимым образом в том, что в течение недели меня удерживали в границах самой строгой благопристойности, — и помирился с ней. Но скажи мне по правде, уж не подурнел ли я? Я, кажется, впервые встречаю такую жестокую после Неприступной... Впрочем, эта девица не подошла бы мне по своему характеру: скромная, мягкосердечная... Фи, фи! От такого рода женщин меня воротит.

Но вот тебе новость, нечто из ряда вон выходящее, чудесное! В нашей «Комеди Буржуаз» на днях появилась восхитительная актрисочка; она не блещет дарованием, но как видно, обладает опытом и держится с той непринужденностью, какую сообщает нам привычка. Она была субреткой, я — лакеем; роли позволили нам показать себя с выигрышной стороны, и моя игра была столь естественной, что я вызвал продолжительные аплодисменты. По мере того, как возрастал мой успех, актрисочка выказывала мне все большее внимание, подконец она дала понять, что я ей нравлюсь. Я проводил ее до дому. Квартира во втором этаже, роскошная обстановка, располагающий к неге уютный будуар. Я подумал: «Где же я нахожусь — у светской особы или у актрисы?» Оба предположения оправдались: это танцовщица из Оперы, обладающая пристрастием к «Комеди Буржуаз». Она сказала мне, как ее зовут и чем она занимается. Представь себе, дорогой, брюнеточку шестнадцати лет, на содержании шестидесятилетнего старика, который навещает ее каждые два дня, девушку совершенной красоты, в которой тысячу раз старались пробудить сладострастие, но она его не испытала; чтение Аретино {88} и его преемников разожгло в ней воображение и просветило ее; она живет в обществе подруг, беседы с которыми возбудили в ней несказанное любопытство и желание изведать все на опыте. Теперь посмотри, как твой Эдмон сгорает от желания, воображая, что заключает или будет заключать в свои объятия актрису из Оперы, сиречь божество (ибо, дорогой мой, для нас, молодых людей мимофилов или, если угодно, мимоманов, актриса — неземное создание, приблизительно то же, что фея для детей). Посмотри, говорю я, на твоего друга, который в опьянении скорее жаждет подарить счастье, чем его вкушать. Напрягай творческие силы, фантазируй, — все равно действительность превосходит всякое воображение...

Это мое первое посещение, но я надеюсь завтра на вторичное. Ты, конечно, назовешь все это бреднями, но согласись, что влечение к прекрасной Обскурофиле (она избрала себе это столь выразительное имя) — достаточное основание, чтобы посвятить себя театру, и перед ним не устоят все твои доводы. До свидания, — я отлучусь на несколько часов — отправляюсь в «Комеди».

10 часов вечера

Да будет тебе известно, что выходя от Итальянцев, я повстречался с Зефирой. Без сомнения, она приметила меня и следила за мной. Она осыпала меня упреками, и поскольку она имела на то основания, я вынужден был признать свою вину, более того, она в этом меня убедила. Но скажу тебе по секрету, я хочу набить себе цену. Вдобавок Зефира ревнует, и прежде чем возобновить с ней связь, я посмотрю, как завтра пойдет у меня дело с хорошенькой танцовщицей. Следуя твоим советам, я хочу всегда иметь противовес в лице Зефиры. О, какая у нее душа, друг мой, какое бескорыстие! Или, как выражаются святоши, какое самоотречение, какая готовность пожертвовать собой ради предмета своей любви! Это душа моей ку... Не дерзаю завершить это сравнение. По правде говоря, я не в силах свергнуть иго сей последней, хоть и почитаю это предрассудком: эта женщина... нет, не то слово!.. Это ангелическое создание превосходило человеческую природу даже в миг, когда я своей преступной дерзостью осквернил бы всякую другую... Что до Зефиры, ты знаешь мое к ней отношение. Все же я страшусь ее цепей; нет, не буду их носить, как в былое время, и впредь не стерплю ничьих цепей!

Прощай, друг; напишу тебе еще прежде, чем с тобой свидеться; но лишь через неделю ты узнаешь то, что я имею тебе сообщить.

ПИСЬМО CLVI

Через неделю после предыдущего

ОТ ТОГО ЖЕ К ТОМУ ЖЕ

Эдмон сообщает своему другу, что он сделался сочинителем

Умолкни, строптивый, задорный, язвительный и критический ум моего друга! Я не замедлю заслужить твое одобрение. Я вступил на стезю славы; я больше не буду презренным гистрионом, который живет лишь заимствованной жизнью, который передает чужие мысли подобно тому, как орган исполняет музыку композитора: у меня своя душа; я мыслю самостоятельно, я уже написал две книги!.. Я держал от тебя в тайне свои труды, сатирический ум, хотя твои критические замечания были бы весьма уместны; но мне хотелось вызвать у тебя приятное изумление, хотелось лететь на своих собственных крылах. Посылаю тебе свои труды, будь для меня Фрероном[94]{89}. Прежде всего тебе понравится заглавие (а это чрезвычайно важно!) «Кодекс Киферы». Стиль изящный (как мне кажется), познания обширные, предмет любопытный. Но это еще не все: после создания Проекта Законодательства Киферы (которая, несомненно, в сем нуждается), я оставил этот жанр и написал роман; я нахожу его превосходным, там много фантазии, самые необычайные события, о которых возвещает весьма удачное заглавие: «Славные деяния весьма доблестного принца O-Рибо, и Чудесные приключения сверхдобродетельной принцессы Пюселломани, преследуемой некромантом Сакрипандидондануком и охраняемой феей Клотюкуннимани»; вольное подражание некоей ирландской повести... Ты увидишь, язвительный ум, к какому насмешливому тону я счел нужным прибегнуть, и как я бичую наши пороки и наши нелепости, изображая под видом аллегории все наше сумасбродство. Я знаю тебя; конечно, ты одобришь содержание, но форма?.. Посмотрим, посмотрим... Оба эти произведения на будущей неделе выйдут в свет, и книгопродавец сказал мне, что, прочитав одно, захотят познакомиться с другим. Теперь меня можно уподобить драматургу, ожидающему окончания первого представления своей пьесы. Правда, я не подвергаюсь такой опасности, как он, но ощущаю ее, быть может, не менее остро.