Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Осенью Сталин разыграл с Молотовым и Микояном жестокий спектакль, о котором Анастас Иванович вспоминал: «В 1948 г., когда Сталин отдыхал в Мюссерах, я приехал к нему вместе с Молотовым. Был и Поскребышев, который редко сидел за обеденным столом, но в этот раз он присутствовал. Видимо, это присутствие было заранее согласовано со Сталиным и сделано с определенной целью, как я потом догадался. Происходила обычная для такого случая нормальная беседа…

Г. М. Маленков, А. А. Жданов, Л. П. Берия, В. М. Молотов на территории Кремля перед началом Первомайской демонстрации. Москва. 1 мая 1948. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 12. Д. 159. Л. 1]

Вдруг в середине ужина Поскребышев встал с места и говорит: „Товарищ Сталин, пока вы отдыхаете здесь на юге, Молотов и Микоян в Москве подготовили заговор против вас“.

Это было настолько неожиданно, что с криком: „Ах ты, мерзавец!“ – я схватил свой стул и замахнулся на него. Сталин остановил меня за руку и сказал: „Зачем ты так кричишь, ты же у меня в гостях“. Я возмутился: „Невозможно же слушать подобное, ничего такого не было и не могло быть!“ Еле успокоившись, сел на место. Все были наэлектризованы. Молотов побелел, как бумага, но, не сказав ни слова, сидел как статуя. А Сталин продолжал говорить спокойно, без возмущения: „Раз так – не обращай на него внимания“. Видимо, все это было заранее обговорено между Сталиным и Поскребышевым. До этого подобных случаев не было…»[1104]

Позиция Молотова пошатнулась и потому, что Сталин был все менее удовлетворен им как министром иностранных дел. Внешнеполитические итоги 1948 года были не самыми удачными. В это время завязался еще один узел, где советская внешнеполитическая игра опасным для Молотова образом пересеклась с внутриполитической повесткой и личными настроениями Сталина.

Стремясь укрепить свои позиции на Ближнем Востоке, советское руководство поддержало образование государства Израиль. Оно было провозглашено 14 мая 1948 года. На следующий день его признали де-юре СССР, Польша, Чехословакия и Югославия (США только де-факто). Чехословакия с санкции Москвы поставляла Израилю оружие. 7 сентября Молотов радушно принимал израильского посла Г. Меир. Создание государства Израиль вызвало подъем поддержки со стороны советских евреев, что было замечено вездезрящими органами. В еврейский новый год Меир отправилась в синагогу и увидела на улице перед ней огромную толпу – собралось от 10 до 40 тысяч человек[1105]. Это было беспрецедентно для сталинского СССР и не могло не вызвать обеспокоенности в Кремле.

На приеме 7 ноября с Меир общалась и Жемчужина, которая одобрительно отозвалась о произошедшем: «После того, как я пожала руку Молотову, ко мне подошла его жена Полина. „Я так рада, что вижу вас наконец!“ – сказала она с неподдельной теплотой, даже с волнением. И прибавила: „Я ведь говорю на идиш, знаете?“

– Вы еврейка? – спросила я с некоторым удивлением.

– Да! – ответила она на идиш. – Их бин а идише то хтер (я – дочь еврейского народа).

Мы беседовали довольно долго. Она знала, что произошло в синагоге, и сказала, как хорошо было, что мы туда пошли. „Евреи так хотели вас увидеть“, – сказала она. Потом мы коснулись вопроса о Негеве, обсуждавшегося тогда в Объединенных Нациях. Я заметила, что не могу отдать его, потому что там живет моя дочь, и добавила, что Сарра находится со мной в Москве. „Я должна с ней познакомиться“, – сказала госпожа Молотова. Тогда я представила ей Сарру и Яэль Намир; она стала говорить с ними об Израиле и задала Сарре множество вопросов о киббуцах – кто там живет, как они управляются. Она говорила с ними на идиш и пришла в восторг, когда Сарра ответила ей на том же языке. Когда Сарра объяснила, что в Ревивим все общее и что частной собственности нет, госпожа Молотова заметно смутилась. „Это неправильно, – сказала она. – Люди не любят делиться всем. Даже Сталин против этого. Вам следовало бы ознакомиться с тем, что он об этом думает и пишет“. Прежде чем вернуться к другим гостям, она обняла Сарру и сказала со слезами на глазах: „Всего вам хорошего. Если у вас все будет хорошо, все будет хорошо у всех евреев в мире“»[1106].

Голда Меир. 1940-е. [Из открытых источников]

Во всяком случае, так этот разговор выглядит в воспоминаниях Меир. Заметно, что Жемчужина хочет понравиться послу не просто из ностальгии по еврейской юности, а для улучшения реноме СССР и выяснения важного для Молотова международного вопроса, в курсе которого оказалась и Полина Семеновна. Также убежденно она наставляла еврейскую молодежь в духе сталинского понимания социализма, чуждого «левацким перегибам».

Однако тональность беседы Жемчужиной и Меир контрастировала с веяниями, набиравшими силу в советском руководстве. В партийно-государственной машине было множество антисемитов, которые до войны вынуждены были прятать свои чувства, так как официальная коммунистическая идеология была с антисемитизмом несовместима, и коммунист мог поплатиться за свои антипатии. Но по мере трансформации коммунистического режима Сталин склонялся к русофильству, выделял русский народ и его традиции как скрепы СССР. А вот еврейская общественность оказалась теперь под подозрением.

Созданный в 1942 году Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), занимавшийся в годы войны антифашистской агитацией и сбором средств для СССР, теперь стал претендовать на роль общественного центра советского еврейства. Его лидеры, прежде всего С. Михоэлс, выступали с политическими инициативами, крупнейшей из которых стала идея создать еврейскую автономию в Крыму, только что очищенном от татар. Это предложение в 1944 году обсуждалось с фактическим куратором ЕАК, руководителем Совинформбюро и заместителем министра иностранных дел С. Лозовским, который дал рекомендации по его доработке, не сообщив об этом «в ЦК» (потом это будет вменяться ему в вину). Но зачем было информировать аппарат ЦК, если все равно документ предназначается самому Сталину? Вождю письмо было передано 15 февраля, а 21 февраля его копия была направлена Молотову, который ознакомил с текстом Маленкова, Микояна, Щербакова и Вознесенского[1107]. Все выглядело лояльно, формулировалось как предложение, а не требование. У Сталина идея крымской еврейской автономии отклика не получила, что не остановило Михоэлса: «Мы не делаем секрета из письма, его многие читают и многие о нем знают»[1108]. В СССР подобное распространение документа в списках было на грани преступления, а через несколько лет – и за гранью.

Соломон Михайлович Михоэлс. 1940-е. [Из открытых источников]