Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

С точки зрения финансового управления рейха принудительный обмен еврейской собственности на государственные ценные бумаги имел взвешенное экономическое обоснование. В середине июля 1938 года рейху пришлось скупить собственные облигации на сумму не менее 465 млн рейхсмарок, чтобы не допустить обвала курса. Подобными вынужденными мерами рейхсминистерство финансов пыталось добиться двух целей: с одной стороны, всеми средствами скрыть финансовые затруднения на биржах, а с другой стороны, предотвратить выкуп собственных облигаций, чтобы, по словам министра финансов, будущий выпуск «облигаций рейха не был затруднен или невозможен». В своем экстренном письме от 1 сентября 1938 года Шверин фон Крозиг писал Гитлеру: «К концу сентября казна опустеет». К тому же в данный момент нельзя было разместить новый заем, поскольку состоятельные люди предпочитали материальные ценности, а не бумаги. Далее движимый «непоколебимой преданностью рейху» министр сообщал фюреру, что «мы движемся к тяжелому финансовому кризису, признаки которого уже привели к подробным обсуждениям за границей этого слабого места в нашем экономическом арсенале и к некоторой потере доверия внутри страны»[104].

При рассмотрении этой ситуации становится ясно, почему внешняя политика Германии подталкивала к разделению Чехословакии, а внутренняя – к еврейским погромам. Германской казне нужны были деньги. Правительство любой ценой избегало объявления государства банкротом, любое затишье немедленно выявило бы проблемы. Выходом был непрерывный выпуск акций.

В своих воспоминаниях сразу после ноябрьского погрома Геринг упомянул о «совещании, на котором мы приняли решение ариизировать германскую экономику, убрать из нее евреев, занести их в долговую книгу и посадить на одну пенсию». Он добавлял: «Еврей исключается из экономики и передает свои экономические активы государству. За это ему положена компенсация, которая фиксируется в долговой книге и на которую начисляются определенные проценты, на которые ему придется жить»[105]. Это означало массовый перевод всей собственности германских евреев в государственные облигации, то есть приобретение таким методом суммы в несколько миллиардов рейхсмарок для военной казны. В пояснении к циркуляру рейхсминистерства иностранных дел «Еврейский вопрос как фактор внешней политики в 1938 году», с помощью которого оно настроило германские представительства за границей на одну волну, говорилось: «В отличие от того, что было сделано с церковным имуществом во время французской революции, речь не идет о конфискации без компенсации». Напротив, «лишенный имущества еврей получает за свою собственность облигации рейха, на проценты по которым он имеет право»[106].

В своей речи перед гауляйтерами 6 декабря 1938 года Геринг подчеркнул связь между перевооружением и национализацией имущества германских евреев. Отдельные магазины, содержимое складов, мебель или же произведения искусства должны продаваться на месте, в Германии. Так, например, картину маслом, отобранную у еврея в Штутгарте, предпочтительно нужно предложить купить местному музею. Соответствующим образом следует поступить и с автомобилями, которые, разумеется, должны предлагаться тоже на местном рынке по объявленной цене. Но выгода от продажи магазинов, картин или автомобилей, «в Мюнхене, Нюрнберге, Штутгарте, Карлсруэ, Гамбурге, – продолжал Геринг, – принадлежит не городам, не землям, не гау[107], а целиком и полностью рейху».

В заключение своей речи Геринг объяснил, почему именно он занимается «еврейским вопросом», хотя предпочел бы не иметь к нему никакого отношения: «Иначе я, конечно же, не знал бы, каким образом выполнить четырехлетний план германской экономики». Он строго объявил гауляйтерам, интересующимся всякого рода еврейским имуществом: «Выгода от ариизации целиком и полностью принадлежит исключительно рейху, то есть его управляющему (министру финансов) и больше никому во всем рейхе; потому что только так можно осуществить программу перевооружения, заявленную фюрером». Министр внутренних дел Фрик тоже решительно возражал против потребности в личном и местном обогащении: «Собственность, находящуюся в настоящее время в руках евреев, следует рассматривать как общенародное достояние, следовательно, любое занижение ее стоимости или ее сокращение означает потери для рейха»[108]. Говоря словами из распоряжения Геринга в декабре 1938 года, «выгода от исключения евреев из экономической жизни Германии принадлежит исключительно рейху»[109]. После погромов 9–10 ноября ранее сформулированное намерение могло быть воплощено в жизнь гораздо быстрее. Только теперь стало возможно реализовать концепцию, разработанную специалистами ведомства по выполнению четырехлетнего плана, финансового управления рейха, рейхсминистерства экономики и Рейхсбанка, по превращению значительной части имущества германских евреев в принудительно выданные облигации.

Впоследствии данная технология стала образцом для арии-заторов по всей Европе. Вместо продажи еврейского имущества в Штутгарте и покупательского спроса со стороны его жителей речь скоро пошла о Париже, Амстердаме или Сегеде – и интересах их жителей. Бо́льшая часть имущества (а во многих местах – почти все) была продана местными властями заинтересованным лицам, то есть своим жителям. И немцы по мере возможностей направляли доходы от таких сделок в казну рейха, следуя опробованным с 1938 года методам. За это в рейхсминистерстве финансов отвечал Вальтер Медель, и именно потому, что он в целом следил за тем, как самые разные части собственности – независимо от их владельцев – должны были оцениваться для налогообложения. Он был автором комментария к закону об оценке имущества и взимании с него налогов.

Насколько энергично финансовые эксперты национал-социалистического режима занимались трансформацией еврейского имущества в государственные облигации, стало видно, когда после погромов на евреев было наложено «искупление грехов» в сумме 1 млрд рейхсмарок. Чтобы собрать такие деньги, подвергшиеся дискриминации евреи были вынуждены продавать дома, акции и даже облигации рейха. Против этого на заседании 12 ноября 1938 года возражал представитель Рейхсбанка Карл Блессинг (впоследствии президент Центрального банка ФРГ), опасаясь, «что в ближайшие несколько дней, начиная с понедельника, евреи продадут сотни тысяч облигаций рейха для сбора средств». Но, поскольку курс облигаций постоянно поддерживался «ввиду того, что мы и впредь хотим их выпускать», такая внезапная продажа означала для министра финансов необходимость выкупа облигаций у государства. Как следствие, евреям было запрещено продавать германские государственные ценные бумаги[110].

Помимо максимально долгосрочных кредитов, в 1938 году Герингу срочно понадобилась иностранная валюта для импорта. Это был единственный способ закупить необходимое для производства вооружения сырье и продовольствие (как для текущих нужд, так и для пополнения запасов зерна в связи с планируемой войной). Поэтому 25 июля (то есть за шесть дней до конца приема деклараций) он потребовал «с максимально возможной быстротой» проверить имущественные декларации евреев на наличие иностранных ценных бумаг. А их владельцев следовало проинформировать об обязанности представить соответствующие ценные бумаги Рейхсбанку «в течение недели» и «продавать их по его требованию»[111]. Принудительно продавшие свои ценные