Новый курс. Разговоры с самим собой - Дмитрий Анатольевич Крымов

они полны впечатлениями. Все весело и как бы не связано друг с другом, как в юности, много впечатлений, много начал, и никогда не известно, какое из них будет иметь продолжение, или все исчезнут подо льдом возраста и времени. Ворох впечатлений! Все сбивчиво, азартно и необыкновенно интересно!

И тут мы «полны впечатлениями» – от мира Петербурга, деревни, поэта, почему-то ванны со льдом, дуэли, медведя во сне, декабристов, оперы, арий, пачек, туфелек, ножек, ложек, ножей и вилок, сыров, брегетов, француза убогого, Летнего сада, Адама Смита, признания Татьяны, варенья, кваса…

Можно начать рассказывать все это, конечно же, своими словами, а потом начать показывать, потом перевести это в музыкальные ритмы (Митя Волков), в соревнование по ариям, десять разных арий няни, можно буквально выводить разных нянь – Катя, меццо от Армена, певица из театра (Оля?), Вадик Андреев и другие. И Аня – няня, и Сережа, все няни!

И коллапс – рассказать все невозможно, столько всего! Но… осталось пять минут, и мы, пожалуй, расскажем, кто и как убил Пушкина…

И Сережка, нацепив бакенбарды, начинает читать его стихи «жуткие» – десятую главу, «О, сколько лбов широко-медных!..», письмо Геккерену и так далее. И когда становится особо страшно, когда начинаются стихи про царя, выходит Дантес и начинает стрелять! И отстреливает Пушкину руку, ногу, бакенбарды… А тот уже читает «Тараканище» и «Наша Таня громко плачет», но это не помогает, не спрячешь уши под колпак юродивого.

И всего в крови Пушкина кладут на постель, и к нему приходят прощаться дети – куклы, те самые дети, которым и начали рассказывать всю эту историю, но их всего четверо, а у Пушкина было много детей… может быть, кто-нибудь может помочь? Нужно еще пятерых ребят… И пятеро детей из зала идут к кровати и прощаются с умирающим Пушкиным. А тот, подмигивая и истекая кровью, дает им какие-то маленькие подарки. Конфеты «Сказки Пушкина», например. Смех и слезы. Это здорово!

Показать, за что его убили, – за веселость, за свободную болтливость и за резкие стихи. Убили жестоко, и уже не поможет ничего.

Конечно, тут должно играть любопытство, чисто детское любопытство людей, которые в зоопарке не были, а им про него рассказывают. А четыре человека – высокооплачиваемые гувернеры – это любопытство разжигают. Но это все не просто любопытство, а посвящение в орден. Орден знающих. Идеальные репетиторы. Проводники во взрослый мир. Детям повязывают бабочки и галстуки. Это обряд посвящения. В этом и есть новое в отношениях с детской аудиторией.

А после всего этого веселого сумасшедшего дома вдруг остановиться и очень серьезно спросить: «А вы знаете, почему взрослый человек не так радуется приходу весны, как ребенок? Потому что он помнит предыдущую, вспоминает ее и невольно думает, сравнивая свое стареющее тело, не знающее обновления, с возрождением всегда новой и свежей природы. И грустит о том, что оставил в той прошедшей весне…» Причина грусти. Объяснить. Тайна взросления.

Объяснить и показать модель, на которой видно, как молодые теснят старших к могиле.

А объяснение Татьяны с Онегиным в восьмой главе сделать абсолютно реально. Аня это сможет. Гладит его по голове и говорит. И всё.

Сегодня 20 декабря 2014.

Первая репетиция «Детского спектакля». Когда я прочитал план «Онегина», было молчание. Потом Сережа, уловив главное, говорил долго и безбоязненно (все остальные молчали), что ему понравилось. Maкс сказал, что сначала нет, а потом да. Аня что-то промямлила, а Наташа сказала глупость и разозлила меня.

Результат: будем делать.

В чем объем этих четырех персонажей, которые рассказывают детям взрослые книги? Здесь не только веселье. А может быть, не столько веселье. Специалисты. За ними опыт. Все серьезно, без улыбок. Немолодые люди, прошедшие что-то сами и рассказывающие серьезные истории, в которых выстраданные, выясненные и теперь уже само собой разумеющиеся истины. Рассказывающие их тем, кто еще не знает. Как люди воевавшие рассказывают о войне, они рассказывают, а сами они не здесь, они где-то там, в войне, в профессии; они цедят слова через губу, они никогда не здесь и сейчас, они таинственны. За ними другая реальность. Завораживающе серьезные. Даже с каким-то пренебрежением к зрителям. Как бы нехотя. Как индейцы.

Таинственные представители другого, «взрослого» мира. Изощренный юмор и непроницаемое лицо. При этом разные. И молниеносно превращающиеся в персонажей и обратно.

Макс – в очках, зализанные волосы, непроницаем (Коровьев перед отлетом из Москвы).

Сережа – волосы забраны назад в хвостик, раскосые глаза (Азазелло).

Аня – английский черный костюм, рыжие распущенные волосы копной, макияж (Ведьма).

Наташа – вечернее платье с голой спиной, много драгоценностей. Или засаленный ватник + синий халат. Но тоже непроницаемое лицо.

Страшная четверка, не для детского спектакля. Они знали и Пушкина, и Дантеса, и многих других.

Энергия повествования, энергия открывания истины, странным путем, витиеватым, энергия прорывания к чему-то, энергия смысла, который откроется только в конце. Это и есть тот «особенный» разговор с детьми. Энергия рассказа.

Как трудно будет сделать «Онегина», как надо чувствовать боль за этой скоростью! Как это объяснить артистам? Сказать, что вы рассказываете что-то очень веселое своим детям с ДЦП? В чем это должно проявиться? В сосредоточенности и понимании важности задачи – за тридцать минут рассказать что-то очень важное, огромную информацию, внешне очень пеструю, но железно связанную логикой внутри, от начала к финалу. У них только тридцать минут! Они потные и страшно измотанные в конце, но сделавшие дело благодаря профессионализму и любви к своим больным детям.

Текст хороший. Никто так Онегина не читал и не делал. Может быть, резко и неожиданно. И смешно. Смешно, легко и грустно в конце. Важно так сделать, чтобы в начале и в середине, когда до буквальной «грусти» еще не дошло, было бы тоже грустновато, как-то тревожно, что ли, зыбко.

Представление ли о больных детях даст актерам эту перспективу или что-то другое – не знаю, но знаю, что в дурацком, нелепом, иногда абсурдном начале должен быть элемент тревоги. Может быть, это от того, что они иностранцы? И этот быстрый разговор для них – это разговор на иностранном языке? Некоторая обреченная торжественность (или торжественная обреченность) от знания, что в конце этого ритуала мы открываем истину.

Спектакль должен быть как хлыст, который вьется в воздухе, и в нем есть способность быть таким – замысел и «вьющаяся» конструкция с «кисточкой» на конце, которая бьет в финале.

Но пока он похож на мокрую веревку, которая не осознала еще своего предназначения. Не осознала своей длины и гибкости. Нужны прогоны целиком, чтобы понять «вытекаемость» одних звеньев из других и их смысловую и пластическую зависимость.

Примечание

Спектакль «Своими словами. А. Пушкин. „Евгений Онегин“» был поставлен в нашей Лаборатории в театре «Школа драматического искусства» в 2015 году. Шел на малой сцене «Тау зал». Были заняты актеры: Анна Синякина, Наталья Горчакова, Сергей Мелконян и Максим Маминов.

Художники спектакля – Филипп Виноградов и Анна Кострикова.

Актеры сами придумали себе маски: Аня была строгой учительницей балета, приехавшей из Германии, Наташа – пожилой француженкой, Сережа – лысым и толстым профессором из Чехии, а Максим – долговязым финном. Все они были фанатами Пушкина и членами разных Пушкинских обществ в своих странах.

В 2023 году я поставил этот спектакль еще раз, но уже в Америке, в Лаборатории, которую организовал в Нью-Йорке. Роли четырех гувернеров играли чудесные американские актеры: Элизабет Сталманн, Джереми Рэдин, Аня Зицер и Джексон Скотт. Играли они на этот раз четырех старых русских эмигрантов, которые, преодолевая свой чудовищный русский акцент, хотят рассказать американским детям о Пушкине, его удивительном романе и о русском театре.

Гоголь «Мертвые души». История подарка

А второй частью можно сделать «Мертвые души». Вернее, варианты того, как Пушкин подарил сюжет «Мертвых душ» Гоголю.

Известно, что подарил. Но как?

Да и подарил ли? Гоголь же был враль, а то, что «подарил», известно только от него самого… Подозрительно: писатели вообще не славятся тем, что что-то друг другу дарят. А тут – сюжет!

Но тем не менее этот «подарок» – тема, о которой хочется думать. Как это было?

Может