Двое. Рассказ жены Шостаковича - Елена Якович

6. Возвращение «Леди Макбет». Премьеры в Лондоне и Берлине

Пока Шостакович боролся за Тринадцатую симфонию, всего в километре от консерватории, в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, репетировали «Леди Макбет Мценского уезда» – во второй редакции, под названием «Катерина Измайлова». И он участвовал в репетициях, чередовавшихся со скандалами вокруг «Бабьего Яра». Сначала оперу «опробовали» на чиновниках от культуры на закрытом просмотре, а потом выпустили «в народ». 18 декабря 1962 года Москва слушала его «Бабий Яр», а уже через неделю, 26 декабря, состоялась премьера «Катерины Измайловой». Этого момента он ждал 26 лет, после «сумбура вместо музыки», после двух запретов в 1936-м и в 1956-м его опальная опера возвращалась на советскую сцену и мировые подмостки.

В Лондоне стали ставить «Катерину Измайлову», и осенью 1963 года мы полетели на премьеру. Он всегда волновался, как будет звучать его музыка, и приезжал за десять дней до премьеры, иногда раньше, ходил на репетиции, правил ноты. Постановка была в Ковент-Гардене, а это их главный театр. Выяснилось, что у меня нет подходящей одежды. У Дмитрия Дмитриевича была, потому что он как пианист концертировал до войны. У него, соответственно, был фрак и фрачное белье, в общем, он был туда-сюда одет. У меня же не было ничего. Дмитрий Дмитриевич привез мне из какой-то заграничной поездки костюм джерси, который по нашим понятиям был замечательный. Но там я увидела, что это сущее барахло, на первом же приеме, куда пришли дамы в норковых накидках и перчатках. Там было Общество друзей Советского Союза, очень богатые люди. Они устроили прием в роскошном особняке, меня посадили в один конец длиннющего, во весь зал, стола, а Дмитрия Дмитриевича – в другой, и подачу блюд начинали исключительно с меня; мне было трудно разобраться с приборами.

Но приближалась премьера, и мы стали искать, что бы мне купить на наши скромные средства. Все-таки Ковент-Гарден. Обошли все. Оказалось, что я не того размера, который носят англичанки, и у нас совершенно не те деньги. Наконец нашли какое-то полусинтетическое платье, в которое я влезла, оно у меня до сих пор есть. И перчатки должны были быть белые, длинные, за локоть, в которых я и пошла на премьеру 2 декабря.

Накануне в театре устраивали для нас прием в ложе для почетных гостей. Пока все ужинали в этой ложе, я вышла и посмотрела, что происходит на сцене. Там репетировал сбежавший из Советского Союза Рудольф Нуриев с английской балериной Марго Фонтейн. Я немножко на них посмотрела, вернулась за стол и прослушала печальную историю его бегства из России. Все это было еще очень свежо тогда, и гости обсуждали, как он во Франции совершил свой «прыжок» в эмиграцию. Он был первым «невозвращенцем». В Советском Союзе у него осталась мать.

В этой постановке «Катерины Измайловой» принимал участие английский композитор Бенджамин Бриттен. Он был другом Ростроповича. Дмитрий Дмитриевич с ним познакомился еще в 1960 году на лондонской премьере своего Первого виолончельного концерта. Они оказались в одной ложе, вместе слушали, как Слава играл, и друг другу понравились. Шостакович ценил музыку Бриттена. Незадолго перед тем, как мы прилетели в Лондон, была сделана первая запись «Военного реквиема», который Бриттен посвятил памяти своих друзей, погибших на фронтах в двух мировых войнах. Он мне рассказывал, что сразу после Второй мировой ездил в Германию по концлагерям и разговаривал с выжившими, его это потрясло. Дмитрию Дмитриевичу очень понравилось это сочинение. Бриттен сам дирижировал. И Галя Вишневская пела тогда, она так и осталась «сопрано номер один», эталонной исполнительницей «Военного реквиема». Они с Бриттеном дружили.

Бриттен пригласил нас к себе в гости в Олдборо, живописный городок на берегу Северного моря. Это довольно далеко от Лондона, но Дмитрий Дмитриевич согласился. И мы поехали к Бриттену. Мы остановились в гостинице рядом. Наутро он приехал за нами на какой-то старинной машине и повез по своим любимым местам. Он был чудный человек, такой деликатный, может быть, единственный англичанин, которого я сразу поняла.

Мы стали бывать за границей по разным приглашениям, всюду ставили «Катерину Измайлову» – в Берлине, Вене, Копенгагене… В первый раз в Германию я поехала крайне неохотно. Вот недавно была война, нас бомбили, в нас стреляли, и я не хочу туда ехать, не хочу видеть немцев. Но Дмитрия Дмитриевича пригласили на премьеру «Катерины Измайловой» в Берлинскую государственную оперу, и мы с ним отправились. Это была Восточная Германия, ГДР, Берлин, разделенный город. Нас поселили в какой-то роскошной гостинице, напротив горел вечный огонь. И там стояли часовые. Мы ходили на репетицию по Унтер-ден-Линден, немецкие артисты выучили все замечательно, почему-то они все были одеты в черно-белое, такой был замысел. Потом была премьера. Но они на русских были непохожи. Совсем не русская премьера.

Потом Дмитрий Дмитриевич получил какую-то немецкую награду и его пригласили поехать отдохнуть за город, в привилегированный дом для почетных гостей. Внизу сидел дежурный, мы ходили в столовую, где собирались гэдээровские чиновники, немножко там гуляли, осматривали окрестности. Там красиво вообще.

Нас сопровождала тетка Курта Зандерлинга, она жила в Берлине и говорила по-русски. Курт Игнатьевич бежал в Советский Союз от нацистов в 1936-м, он был дирижером Ленинградской филармонии вместе с Мравинским. Но в конце сороковых во время сталинской борьбы с космополитизмом его чуть не выгнали с работы, могли и вообще арестовать. Шостакович за него хлопотал и, как считали в семье, спас его. Мы с ним встретились в Берлине, потому что в 1960-м его отправили в ГДР дирижировать Берлинским симфоническим оркестром, и он им руководил 17 лет.

С Германией я примирилась много позже, когда была там по приглашению Института истории искусств, уже без Шостаковича. Меня пригласила сотрудница по имени Ханна-Лора, она до сих пор мне иногда пишет. Она договорилась с разными театрами и провезла меня по Германии. И, пока мы ехали, я смотрела на огромные разрушенные кирхи, которые в ГДР не считали нужным восстанавливать, потому что, как и в СССР, боролись с религией, увидела, что там много людей, у которых не хватает ноги, руки, что они стоят за маленькой пенсией в своих банках, что хозяйки считают каждый грош, и при этом они живут лучше нас. Это меня поразило. Но я поняла, что им тоже досталось, что они свое получили.

7. Репино – Сестрорецк – Комарово. Зощенко