Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Висбаден занят англичанами. Их тысячи. По вечерам террасы самых фешенебельных отелей и Курхауса заполняются английскими и французскими офицерами, одетыми в свои самые модные мундиры, офицеры роскошно едят и пьют. К чему все это? Мое уважение и симпатия к немцам растут. Сварливая, грузная, бритоголовая их часть мне никогда не понравится, но бедные и скромные люди показались мне очень честными и прямолинейными. Терпение и твердость, с которыми они переносят это болезненное дело, просто поразительны. Я бы хотел, чтобы какой-нибудь Титан протянул свою руку к звездам, оторвал их от земли и сбросил в самую глубокую яму во вселенной, чтобы все эти ползучие вши в униформе канули в ней. Тогда мы смогли бы снова наладить жизнь. Европа – это одна ужасающая ткань ненависти: все газеты сейчас полны сообщениями о договоре Келлога [Пакт Келлога-Бриана, многостороннее соглашение, пытавшееся объявить войну вне закона, названное в честь госсекретаря США Фрэнка Б. Келлога. Этот пакт, крайне нереалистичный, стремился разрешить все споры мирными средствами, но был настолько открыт для различных интерпретаций, что не было никакой надежды на его успех]. Удивительно не то, что нации рыскали в поисках возможного врага, а то, что они продолжали заключать и переделывать договоры, пытаясь найти друга.

Висбаден прекрасно расположен вначале начинающихся здесь рейнских холмов. Жаль, что ты не смогла побывать со мной и посмотреть на эти чудесные городки: иногда там хватало места только для одной линии старых двускатных домов вдоль реки, старая крепость нависала прямо над краем обрыва, а все пространство между ними, от задней двери до башенки, представляло собой прекрасную сеть террасных виноградников. Затем, страна немного расширилась, холмы стали ниже, круглее и менее каменистыми, вокруг городов Бинген и Рюдесхайм не было ничего, кроме великолепного, холодного, золотого, сверкающего Вина.

Здесь есть источник горячей и соленой воды, я хожу в большой кипящий бассейн под большой стеклянной крышей и выпиваю шесть или восемь стаканов за раз. Я пью воду, но не плаваю в ней – я восстановил некоторые из своих добрых христианских предрассудков относительно принятия слишком большого количества ванн. Город большой – 150 тысяч человек, смотреть особо не на что. Большинство людей, очевидно, серьезно относятся к лечению. Здесь есть большие солидные отели, роскошные магазины, сотня туристических агентств и улицы, заполненные большими солидными уродливыми «виллами» и домами. Это город на немецкий манер – широкий загородный бульвар, опоясывающий город, с улочками внутри. Он не очень дорогой и очень тихий: с тех пор как я сюда приехал, я работаю, как и в Бонне: за лето я сделал много заметок в маленькой книжке; и вот уже две недели я пишу в большой блокнот. Я написал уже более 100 страниц, и моя скорость растет. Я записываю так быстро, как только могу, и возвращаюсь к этому позже. Через несколько дней я поеду во Франкфурт, а оттуда в Мюнхен, где на некоторое время прекращу свои путешествия. Я не получал писем уже пять недель – думаю о письмах, которые, надеюсь, получу в Мюнхене, с радостью, с надеждой и страхом. Я стал задумчивее, спокойнее и гораздо смиреннее, чем был в течение долгого времени. Я хочу что-то сделать со своей собственной жизнью, не слишком беспокоясь о чужой. Мой разум часто устает от количества людей, от всего этого кишащего разнообразия, всей бесчисленной массы картин и книг, которые я видел. Я стал гораздо яснее смотреть на все эти вещи – мне больше не хочется объедаться вселенной, но я все еще испытываю беспокойство от нее и путаюсь в ней. Но в одном я не испытываю ни малейшего замешательства с тех пор, как встретил тебя. Во всей Европе и во всей Америке я не встречал никого, кто мог бы хоть отдаленно сравниться с тобой. Ни к кому другому я больше не смогу испытывать то чувство, которое испытывал и испытываю к тебе. Я думаю, ты знаешь, что я говорю правду – ты видела меня в лучшие и худшие времена, и в глубине души, я думаю, ты знаешь, что ни в одном живом человеке нет столько сердечной жизни, чтобы беспорядочно распределять эту энергию. В Майнце и Висбадене есть огромные музеи, выстроенные на немецкий манер и посвященные древним цивилизациям, которые здесь существовали: каменному веку, бронзовому веку, железному веку и римлянам. В Майнце в каменном гробу бронзового века хранится скелет женщины, жены какого-то старого вождя. Скелеты не являются красивыми или романтичными вещами, но я не почувствовал ужаса, когда смотрел на них. Я снова увидел ее во всей ее красе: маленькая голова, маленькие сверкающие зубы, прямые и тонкие кости – руки и ноги, такие маленькие и прекрасные, и каждая костяшка нежно устроена – можешь быть уверена, какими-то прямолинейными немецкими учеными. А вокруг маленьких прямых косточек ее предплечья висел круглый тяжелый браслет из бронзы, а на шее – тяжелое бронзовое кольцо, которое сразу же заставило меня вспомнить о тех украшениях, которые носите ты. Когда я стоял там, я чувствовал вечность любви – римляне ушли, вандалы ушли, но эти два человека победили время и смерть. Я чувствовал себя рядом с ними, я ощущал свое братство и родство, я думал о тебе и знал, что моя любовь к тебе – самое прочное, что есть в моей жизни, и она будет витать над нашими костями, когда великие башни Америки будут забыты, а великая цепь заржавеет на твоей шее.

Я должен отправить это [письмо] немедленно. Надеюсь, когда я приеду в Мюнхен, из Нью-Йорка придет письмо, и тогда я поговорю с тобой о практических делах. Я написал миссис Робертс и попросил ее позвонить тебе, когда она приедет в Нью-Йорк. У Стотт есть копия одной моей книги. Она предназначена для тебя. Пожалуйста, не позволяй миссис Робертс увидеть ее. Я объяснил ей, как трудно приехать на Одиннадцатую улицу, но попросил ее увидеться с тобой и поговорить с тобой, что, я очень надеюсь, удастся. Что касается того, чтобы позволить им остаться там, то теперь ты можешь поступить с этим по своему усмотрению. Ни в коем случае не делай этого потому, что ты думаешь, что я этого хочу: я не определился и нервничаю по этому поводу, и по соображениям сентиментальности твое решение не менее ценно, чем мое! Ты понимаешь? Они не бедствуют; их финансовое положение лучше, чем когда бы