Amor. Автобиографический роман - Анастасия Ивановна Цветаева

class="v">Пленительном слуху явленьи: как Диккенсово торжество

В последней главе: так легко раздвигаются стены,

В глубокой, пурпурной заре розовеют залив и Стамбул, —

То Флавиев цирк! Это солнцем пылает арена,

То Рим рукоплещет любимцу! То криков приветствия гул.

…Внезапно свинцовые тучи затмили светило.

Орлом мой вознёсшийся разум – не Титов ли апофеоз? —

Сражённый на землю! То твой драгоценный и милый

Замолкнувший смех – моё солнце с собою унёс.

Портрет

Перо гусиное в раздумье окунаю,

Любующийся взгляд тебе стремится вслед,

Мостками серыми твой лёгкий шаг стихает,

А взору моему утраченного рая

Мерещатся: камзол, парик и менуэт —

Танцующий твой шаг, и дерзкий, и небрежный,

И элегантный очерк сих надменных плеч,

В осеннее руно заброшен он – столь нежен,

Сколь он насмешлив – профиль, – но как безнадежно

На человеческом наречьи – скудном – речь

Сказать о том, как сей легкокрылатый профиль

Закинут – солнце, стой! – в эмали синеву.

Капризный горек рот. Изогнутая бровь, и —

Не кровью ли пишу? Перо, спеши! Неву

Я вижу вдруг. То Германн, сжав судьбу лихую

В руке презрительной, изысканной и злой,

Закинул голову к окну, где карты. Всуе,

О Лиза[8] юная, ты жаждешь поцелуя —

В игре он страстен столь, сколь хладен он с тобой!

Игра, перо, игра! На стол упали кости,

Как полыхает огнь сих разъярённых свеч!

Ты галереею зеркал – гаданья гостем —

Вступил в грядущее. И в этом славном тосте

Смиренно стихни ты, моя старинна речь.

Мостками серыми твой мерный шаг стихает,

И мне не виден взлёт твоих надменных плеч.

Улыбка

(Портрет 2)

Ваша улыбка насмешлива, даже когда

Вы в рассеянности

Уж позабыли о ней. Даже когда вы – больны.

В играх с собакой, с котёнком ещё

Ваши губы посмеиваются,

А уж глаза отвлеклись.

Дали какой глубины

Тою параболою, что теряет концы в бесконечности,

Меряет всё ещё суженный лёгкой улыбкою взгляд,

Шёлковый в ней холодок —

В вашей мальчишьей застенчивости,

В самой любезности вашей, столь льстивой (сладчайший яд!).

Я не дивлюсь, что так тёмны, так смутны ходящие слухи,

Вы клеветою обвиты, словно лианами лес,

Бой мой за вас – ежечасный. Но люди – и слепы и глухи,

Ларчики им так просты! Так желанны им мера и вес!..

Это всё так. Но что делать в лианах с самою собою?

Страх, как седой мотылёк, вдруг полыхает во мне.

В час, когда пропастью чёрной – мили меж мной и тобою:

В мистера Гайда из Джекиля на эликсира огне

Ты превращаешься: в голосе – мелко гортанные ноты,

Словно – индейский? Ирландский? Словно какой-то – петух!

Взгляд – воровской и блудливый. Это – другие широты,

Это – другой человек. (МОЙ человек – потух!).

Но и не только двуликость, а быт ваш,

Столь сочный и прочный: косточка – чтоб мозговая! —

Гурман вы, – чтоб вам на обед…

То, что беспечно, небрежно, как будто бы даже нарочно,

С теми проводишь часы, кто до скончания лет

Мне уж пребудут врагами, – и только за то, что посмели

Зло о тебе говорить, мне – они стёрты с земли…

Разных мы жизней с тобою – и так ли на самом ли деле —

Вы таковы – Словам – инозвучащим внемли:

«Благословенна та кровля, что нас приютила с тобою».

* * *

О, как мне жаль, что это вот признанье

Не Юность и не Прелесть подаёт,

Что в ваших утомительных скитаньях

Так неудачно вам предстал Эрот.

О как бы я шатёр ваш охраняла,

Как ваши наслажденья стерегла б,

Как евнух за султана, погибая,

Твой верный, верный, старый, старый раб[9].

Я утешала бы младую деву,

Когда б устали вы, цветенье смяв,

Как за тебя перед познанья Древом

Мне хочется просить бескрайних прав.

Бесчинствовать! Счастливым быть! Отказу

Желаниям твоим не ведать никогда

(Перечит то библейскому рассказу,

Мной чтимому. Моленья, как вода,

Меж пальцев утекают). Отчего так

Смертельно жаль тебя? Всего сильней

Из чувств сильнейших – жалость. Ты так кроток

Порой, и беззащитен – перед ней,

Пред Жалостью, – я руки опускаю,

За все обиды ею отплачу,

За все, что от других ты получаешь,

За ту, что от тебя я получу —

Последнюю, сильнейшую, вот эту,

За ту, когда прочтёшь мои стихи, —

Любезность, коей ты почтишь поэта,

(Ведь ваши маски – вовсе не плохи!)…

Здоровье

Что делать мне, когда, шагая мимо

И никогда не слушая совет,

Бросаешь мне с коварностию мима —

Жестокости такой в Отелло нет!

«Всё хуже чувствую себя.

Температурю который день».

И снова в дождь исчез.

А я с моею материнской дурью

В костёр мучений – и с каких небес!

Ведь видит же, что остальным – ведь пни же! —

Его здоровье – ровно нипочём,

Мою же муку – топчет. (Ну же, ниже —

Над книгою!) Отчаянье – ключом!

Я б эти книги, и людей в придачу

Сгребла б – и выбросила бы в окно,

Чтоб разрешить нелёгкую задачу:

Как башмаки с его продрогших ног —

Лелеять их, сушить! и ворожить над ними,

Чтоб завтра ноженькам – тепла дорога в мир,—

Но рот мой нем, как твой. И этой муке имя:

«Не сотвори себе кумир».