Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

он стал таким, каким ты его увидела, когда он прибыл в О***. Мне внушает беспокойство лишь господин Годэ! Не стану распространяться о поведении этого человека. С сегодняшнего утра он вдовец. Быть может, он отдаст должное Лоре и спасет ее от гибели, у нее ведь очень дурные знакомства. Я не причисляю к ним госпожу Трисмегист, ту самую, которая сообщила мне обо всем происходящем и посоветовала, когда мне выезжать. Это превосходная женщина, вернее, просто чудо. Надеюсь познакомить вас с нею, вы будете мне за это признательны. Юрсюль осталась в О***. Боже мой! Когда я думаю об Юрсюль и представляю себе, чем она была раньше и что стало с ней впоследствии, и вижу, какую жизнь она ведет теперь, я думаю: уж не было ли сном все приключившееся с ней?

Прощайте, мои любезные друзья. Вы скоро получите от меня известия, без сомнения, еще более обстоятельные и приятные.

ПИСЬМО CLXXXVII

ОТ ЛОРЫ К ЗАИРЕ

Зефира ранена Эдмоном

Заира, наблюдай за господином Трисмегистом и не допусти, чтобы он явился сюда! Друг мой! Чудовищная сцена! Твоя хозяйка опасно ранена... Будь начеку! Я отблагодарю тебя. Прощай, дочь моя.

Конец шестой части

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

ПИСЬМО CLXXXVIII

ОТ ЛОРЫ К ЮРСЮЛИ

Она сообщает ей о катастрофе, которая окончательно погубила Эдмона

Кузина! Имею вам сообщить самую горестную новость. Госпожа де Сарра умерла. Не успели ее похоронить, как появились двое родственников по боковой линии в сопровождении комиссара, урядника и стражников. Они набросились на господина Годэ и надели ему наручники. Одновременно Эдмон был схвачен двумя солдатами; они крепко держали его, предварительно не связав. Первый обвиняется в том, что отделался от госпожи де Сарра, прибегнув к яду, а второго подозревают, что он об этом знал. Их должны были отвезти в тюрьму. В этот момент вошла Зефира (дама, о которой вы, вероятно, слышали) с госпожой Парангон. Первая замерла на месте, а вторая не могла сдержать слез.

— Что он сделал? В чем его вина? — воскликнула Зефира, бросаясь к вашему брату. Ей вежливо ответили, что его подозревают... — Подозревают! Его! В таком черном злодеянии! Не может этого быть! Ведь я люблю его и питаю невыразимое отвращение к преступлениям и ко всякой гнусности. Он невиновен! Готова взять его на поруки и отвечаю за него головой!

Ей возразили, что по законам, существующим во Франции, уголовных преступников не дают на поруки. Невозможно описать возбуждение, охватившее Зефиру. Увидав, что их собираются увести, она бросилась к дверям, пытаясь помешать этому. Госпожа Парангон испустила глубокий вздох и упала в обморок; мы с Зефирой стали оказывать ей помощь. Видя, что она умирает, Эдмон, который до сих пор молчал, но чье лицо выражало мрачный ужас, оттолкнул державших его стражников и, вырвавшись от них, устремился к своей кузине. Пять или шесть человек набросились на него. Он уподобился разъяренному льву. — Чудовища! — завопил он, — подлецы и мерзавцы! Вы не позволяете мне ей помочь! Пусть грянут с неба громы и молнии! Они не спасут вас от моей ярости! — Он схватил штык и в мгновение ока заколол троих. До этой минуты господин Годэ сохранял благоразумие и с величайшим хладнокровием весьма умно отвечал на все вопросы, но тут он потерял голову; то ли он имел основания страшиться суровых взоров правосудия, то ли Небу наскучили его преступления... но когда стражники бросили его, устремившись на Эдмона, он напал на них сзади, обезоружил одного из них, и не успели они опомниться, как он поверг наземь четверых стражников, урядника и комиссара. Ни у кого не вырвалось ни звука, лишь перепуганный комиссар хотел было позвать на помощь, — но Годэ поволок его, истекающего кровью, в кабинет, где и запер. Ужасно было видеть содрогания умирающих, слышать сдавленные яростные крики Эдмона, возгласы исступленного Годэ: «Умри, негодяй!» и душераздирающие вопли Зефиры, которая тщилась остановить Эдмона и его сообщника, ускользая от ударов кинжалов и спотыкаясь о трупы. В эту минуту пришла в чувство госпожа Парангон. Узрев окровавленного Эдмона, она из последних сил ринулась к нему и упала у его ног. Злосчастный хотел ее поднять и, чувствуя, что его удерживают, не оборачиваясь, ударил кинжалом, сам не видя кого. То была Зефира... — Спасайся, — бросил ему Годэ, испуганный этим ударом, — ты еще можешь жить. Что до меня, то моя карьера окончена. — Комната была завалена телами, и дверь не удавалось отворить ни до смерти перепуганным наследникам, ни другим свидетелям этой чудовищной сцены. Но Годэ быстро проложил путь к двери, вытолкнул наружу своего друга и запер за ним. Тут двое виновников этого бедствия принялись вопить от ужаса. — Негодяи! — в бешенстве крикнул Годэ, — вам не воспользоваться плодами своего преступления, несчастьем моего друга и моей гибелью, — умрите же! — и он заколол их. Судите сами, кузина, в каком состоянии находились три женщины, одна из которых умирала от раны, другая — от скорби, а третья оказывала им помощь! — Я удовлетворен, — продолжал разъяренный Годэ. — Теперь я готов к смерти. — Тут он вышел и, сразив часового, схватившего Эдмона, дал своему другу возможность убежать.

Но вот появились два новых отряда стражников с другим комиссаром. Годэ вошел в дом и стал спокойно их поджидать; едва они появились, он нанес себе удар кинжалом и упал у их ног. Когда нас начали допрашивать, некоторые из смертельно раненных, еще дышавшие, указали на Годэ как на виновника этой бойни. Я попросила разрешения пойти за врачом для оказания помощи моей подруге, и уже выходила, когда появилось несколько лекарей, в том числе личный врач господина Трисмегиста, чему я весьма обрадовалась. Он занялся только Зефирой, и наше знакомство с ним внушило комиссару к нам доверие; лекарь признал рану Зефиры смертельной. Однако теперь она снова обрела дар речи. Я умышленно сказала ей, ничего не зная об Эдмоне, что он в безопасности. Она слегка улыбнулась и промолвила слабеющим голосом: — Дорогой... это последнее твое благодеяние! — Мне послышался в ее словах упрек, и я указала ей, что надлежит ему простить. Она не ответила мне, но поцеловала портрет своего убийцы, который висит у госпожи Парангон на браслете. Она обратилась к этой даме: — Дорогая моя, его несчастье... мой сын. Не оставьте его в беде, а также моего сына... —