Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

ПИСЬМО CXCII

ОТ ПЬЕРРО К ГОСПОЖЕ ПАРАНГОН

Я благодарю ее за сделанное мне предложение

Благодарю, глубокочтимая сударыня, смиренно благодарю за предложение, переданное от Вас и от Ваших друзей добрейшею госпожой Луазо! Ваше предложение преисполнило меня глубокой благодарностью. Но я не покину землю, где покоится прах моего достойного батюшки и доброй матушки. Нет, я не покину ее, я не уклонюсь от десницы божьей, отяготевшей на мне. Да и куда мне бежать? Господь вездесущ. Я унижен, — ну, что ж, я этого заслуживаю. Я всегда был спесив, мне всегда хотелось, чтобы мой брат был осыпан почестями и высоко вознесен, дабы я мог этим кичиться. Он достиг высокого положения, и я кичился этим, — и вот я за это наказан. Господь справедлив, да будет благословенно имя святое его! И если бы ко мне, как к праведному Иову{109}, пришли друзья с четырех концов королевства, чтобы исцелить меня от гордости и побудить меня сознать свою вину, я не стал бы с ними спорить и немедля покаялся бы в своих грехах. Ну, не безумцы ли мы? Когда мы чувствуем за собой силу, мы бываем заносчивы с людьми, и даем им почувствовать их зависимость от нас! А вот теперь с нами поступают так же, и не без основания! Ребятишки не хотят играть с моими, соседки сторонятся моей жены, мужчины не заговаривают со мной, возвращаясь из церкви или с поля. Я-то, по-прежнему, здороваюсь с ними, да они мне не отвечают, но я все-таки здороваюсь и замолкаю в смущении. И я напоминаю жене евангельские слова: «Если мы приветствуем только тех, кто нас приветствует, какая нам награда?» Раньше-то с нами все здоровались... А она в ответ вздохнет, да так, что у меня сердце разрывается. А я ей и говорю: — Вот мы жаловались, что детишки наши частенько убегали из дому и резвились с другими, и мы не успевали учить их уму-разуму. — А она отвечает сквозь слезы: — Теперь-то уж они не убегут. — А я ей: — Женушка, их еще лучше научит уму-разуму лоза господня. Давай-ка прочитаем главу из книги Иова. — И мы читаем, и Священное писание дает ей силы, и как я кончу, она целует меня, совсем успокоенная. А потом я указываю ей на то место из пророка Исайи{110}, где сказано: «К злодеям он был причтен, тогда как он понес на себе грехи многих... Многие изумлялись, глядя на него, так был обезображен лик его». — И это малость ее поддерживает. Всякий вечер мы ходим с ней на могилы моих и ее родителей и взываем к господу, умоляя о пощаде. И это утешает нас, и мы возвращаемся почти успокоенные, с облегченным сердцем. Как-то вечером, возвращаясь с кладбища, мы услыхали, как бедный парнишка, что прежде работал у нас, спорил с нашими сельчанами, которые хулили нас: «И как это у вас язык поворачивается говорить такое, клеветники вы этакие! Уж такие добрые люди, такие услужливые, каждому готовы одолжить и последним поделиться!» — И он принялся плакать и их проклинать. — Не проклинай их, М’ло[109], — крикнул я ему. — Я заслужил их поношения. — И теперь он больше их не проклинает. Так вот, сударыня, надлежит мне оставаться здесь и терпеть заслуженные мной поругания и загладить добром зло, которое сотворил мой бедный брат. По мне, больше ничего и не поможет в нашей беде. От того, который обрек нас на смерть, не укроешься, пряча голову, подобно страусу. Остаюсь, сударыня, с великой благодарностью, которая может сравниться разве что с моим почтением.

Ваш, и т. д.

P. S. Вот что крепко меня удручает: как обрушилось на нас несчастье, у моих братьев Жорже и Бертрана снова отняли виноградник, и у нас в суде опять будут разбирать дело бедного моего кузена Жако, которого обвиняют в подложной подписи. Мне написали из О***, что Юрсюль поправляется.

ПИСЬМО CXCIII

ОТ ЗЕФИРЫ К ГОСПОЖЕ ПАРАНГОН

Ей сообщили о печальной участи Эдмона

Все ли я узнала, не скрывают ли еще чего-нибудь от меня?.. О мой нежный, мой единственный друг! Он жив, он дышит! Его утешает друг! Он хотел, чтобы ему отрубили руку! Боже мой!.. Он любит нас... мы снова его увидим!.. Можно облегчить его участь, сократить срок!.. Как только силы мои восстановятся, я хочу туда поехать, хочу... снова привести его к вам, любезный друг мой. Он будет вашим супругом... И для вас и для меня его бесчестие — ничто... Итак, я увижу его счастливым!.. И вы будете временами дружески общаться со мной... Ах, друг мой, когда же настанет эта счастливая пора!

Да, я принимаю предложение, которое вы сделали мне вчера: вы будете руководить воспитанием моего сына. Господин Трисмегист ждет не дождется, когда вы возвратитесь из Менильмонтана. Более того, госпожа *** поручит вашим заботам свою дочку[110]. Весь Эдмон будет ваш[111], вы будете его повелительницей, властительницей его судьбы... и моей.

Тысячу раз целую вас в прелестные ваши губки.

ПИСЬМО CXCIV

Из О ***, 1763 г.

ОТ ЮРСЮЛИ К ГОСПОЖЕ ПАРАНГОН

Она советуется с госпожой Парангон о том, как ей поступить

Вы столько выстрадали из-за нас, сударыня, что все мы должны представляться вам некими извергами, и прежде всего я, ибо мое распутство навлекло на брата и на всю нашу семью возмездие небес. Но при всем том, я отваживаюсь просить вашего совета в вопросе, касающемся моей участи. После постигшего нас недавно несчастья, господин советник, которого мои упорные отказы, казалось, лишили всякой надежды, с еще большим рвением стал домогаться моей руки. Отказывая ему, я ссылаюсь на наше бесчестие. Он отвечает мне, что желает соединить свою судьбу с моей, дабы принести утешение моей удрученной горем семье, испившей до дна чашу позора. Не знаю, на что мне решиться, — не о себе я помышляю, — мне сужден горький стыд, — а о моих близких, о сестрах, девушках на выданье, о братьях и племянниках. Мне думается, честь, которую хотят мне оказать, устранит немало трудностей и заставит замолчать злые языки! А главное, господин советник намеревается занять место старшего судьи