Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

величавые фигуры, изображающие, очевидно, Августа, Ливию, императорскую семью, а также знать, жрецов, весталок, детей. Последние особенно очаровательны и невинны в своей трогательной подлинности. Один из малышей прохаживается рядом со взрослыми с чисто детской нелюбовью к церемониям; другая фигура — это мальчик, гордящийся своей взрослостью; мы видим здесь и девочку с букетом цветов, и напроказившего малютку, которого мягко увещевает мать. Начиная с этого времени дети будут играть все большую роль в произведениях италийского искусства. Однако больше никогда не добиться римской скульптуре подобного совершенства драпировок, такой же естественной и впечатляющей группировки фигур, такой тонкой нюансировки света и теней. Здесь, как и у Вергилия, пропаганда нашла свое совершенное художественное воплощение.

Единственным соперником этих рельефов являются римские скульптурные изображения на арках, возведенных в честь въезда в город полководцев-триумфаторов. Прекраснейшей из них является ныне Триумфальная арка Тита в честь взятия Иерусалима начатая Веспасианом и завершенная Домицианом. На одном из рельефов показан пылающий город, рушащиеся стены, обезумевшие от страха люди, легионеры, рыщущие по улицам в поисках добычи; другой рельеф изображает восседающего на своей колеснице Тита, окруженного солдатами, животными, магистратами, жрецами и пленниками; эта процессия вступает в Рим в сопровождении повозок, нагруженных священными канделябрами Храма и всевозможными военными трофеями. Художники, работавшие над этими композициями, были, видимо, отважными экспериментаторами: они высекали фигуры различных размеров, помещая их на различные уровни и распределяя их по разным плоскостям; они отделали фон рельефов так, чтобы произвести впечатление глубины; наконец, они раскрасили все детали композиции, чтобы придать ей дополнительные оттенки полноты и расстояния. Действие изображалось не как серия отдельных эпизодов, но в строгой последовательности (с той же техникой мы встретимся на фризах Месопотамии и Египта, а позднее на колоннах Траяна и Аврелия). Благодаря этому лучше удавалось передать ощущение движения и жизни. Фигуры здесь не идеализированы, и их очертания отнюдь не дышат таким же аттическим спокойствием, как в случае с эллинистическим Алтарем Мира. Эти образы — из плоти и крови. Они выполнены в традициях раннеиталийского искусства, которому так хорошо удавалось создавать реалистические, полные жизни произведения. Предметом изображения здесь выступают не блаженные боги, но живые люди.

Именно этот энергичный реализм является главным отличительным свойством римского искусства, именно он делает римскую скульптуру столь непохожей на скульптуру Греции; однако, помимо этого периодического возвращения к собственным изобразительным традициям, римляне немногим смогли обогатить сокровищницу искусства. Около 90 г. до н. э. грек Паситель, выходец из Южной Италии, переселился в Рим, прожил здесь шестьдесят лет, создал превосходные работы из серебра, слоновой кости и золота, ввел в употребление серебряные зеркала, изготовил немало добротных копий греческих шедевров и написал пять томов по истории искусства. Он был одновременно Вазари и Челлини своего времени. Другой грек — Аркесилай — создал по заказу Цезаря знаменитую статую его знаменитой дальней родственницы — Венеры Прародительницы (Venus Genetrix). Аполлоний Афинский, вероятно, в Риме изваял дышащий мощью Бельведерский торс (Torso Belvedere), хранящийся в Ватикане; отличительная особенность этой работы — сознательная умеренность: здесь мы видим не горы вздувающихся мускулов, но изображение мужчины в расцвете его физического здоровья и крепости; этот торс совершенен настолько, насколько может быть совершенен человек. Какое-то время мастерские скульпторов были заняты тем, что придавали греческие формы италийским богам, даже таким божественным абстракциям, как Удача и Чистота. Предположительно именно в этот период Гликон из Афин изваял Farnese Hercules. Мы не в состоянии дать однозначный ответ на вопрос о том, когда и где был создан Аполлон Бельведерский; возможно, мы имеем дело с римской копией со статуи Леохара Афинского. Любой исследователь знает, до каких высот уранического экстаза довело созерцание кроткой прелести этого Аполлона знаменитого Винкельмана{911}. Юнона послужила моделью для двух знаменитых воплощений: порфирной Farnese Juno из Неаполитанского музея и Ludovisi Juno из Терм — холодной и строгой, праведной и справедливой; глядя на нее, нетрудно понять истинную причину похождений Юпитера.

Все эти работы, а также изящная композиция «Персей и Андромеда» выполнены в греческом стиле, идеализированы и обобщены и исполнены какого-то иссушающего божественного величия. Куда более привлекательны портретные бюсты, образующие энциклопедию-в-бронзе-и-мраморе римской физиогномики от Помпея до Константина. Некоторые из этих портретов тоже подверглись идеализации, особенно это заметно в случае с бюстами Юлиев-Клавдиев; однако старинный этрусский реализм, а также неослабевающее влияние «нелицеприятных» посмертных масок примирили римлян с тем, что их изображения не всегда будут слишком привлекательны, зато навсегда запечатлеют их внутреннюю силу и стойкость. Столь многие завещали поместить свои портреты в общественных местах, что иногда казалось, будто Рим принадлежит не столько живым, сколько мертвым. Некоторые представители знати, неспособные противиться всевластию смерти, воздвигали свои статуи еще при жизни, пока наконец ревнивые императоры не запретили загромождать Рим этими преждевременными символами чаемого бессмертия, чтобы мертвые не отнимали место у живых.

Самым выдающимся произведением портретного искусства является так называемая «Голова Цезаря», сделанная из черного базальта и хранящаяся в Берлине. Мы не знаем, чьим изображением является этот бюст. Однако редкие волосы и острый подбородок, худое и костистое лицо, черты усталой задумчивости, решимость, отдающая разочарованностью, превосходно согласуются с традиционной атрибуцией. Этому бюсту уступает колоссальный портрет Цезаря, находящийся в Неаполе; лицо, усеянное морщинами, омрачено горечью, словно титан внезапно открыл для себя, что никакому разуму не под силу понять этот мир, тем более этим миром править. Реалистичен и чуть ли не отталкивающ Помпей, представленный в Карлсберговской глиптотеке в Копенгагене: все пышные триумфы его молодости перестали что-нибудь значить для этого тучного, слегка отупевшего от неудач человека. Мы располагаем полусотней статуй Августа, многие из которых сделаны на очень высоком уровне: Август-юноша (Ватиканский музей) серьезен, сосредоточен, исполнен силы и достоинства; пожалуй, это лучшее изображение молодого человека из всех, что были когда-либо созданы; тридцатилетний Август (Британский музей) — бронзовая фигура, олицетворяющая пламенную решимость, напоминающая об утверждении Светония, будто Август был способен подавлять солдатские бунты одним своим взглядом; Август-жрец (Термы) — погруженный в себя задумчивый лик, мысль, освобождающаяся из-под бремени тяжелых пышных складок жреческого платья; наконец, Август-император — статуя, обнаруженная при раскопках виллы Ливии близ Прима Порта и помещенная в Ватиканский музей. Нагрудник этой знаменитой фигуры покрыт эзотерическими и рассеивающими внимание рельефами[72], поза несколько напряжена, ноги слишком могучи для такого тщедушного тела; но лицо исполнено покойной мощи и веры в свои силы, и мы не можем не видеть в этой статуе выражения мастерства и душевного богатства создавшего ее мастера, не способного расстаться с воспоминанием о совершенстве и величии Поликлетова «Дорифора».

Ливии тоже посчастливилось