Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

и строят свои надежды «на просвещенном усмотрении правящей олигархии», громогласно заявляя о своем патриотизме и вставая плечом к плечу с румынскими антисемитами «в аппетите на кусок чужой земли».

В этих статьях заметно нечто удивительное и ранее почти не встречавшееся. Столкнувшись лицом к лицу со страданиями евреев под гнетом реакционного режима, который своей репрессивной политикой до боли напоминал царизм, Троцкий призывает к эмансипации и равноправию, вместо того чтобы, как раньше, призывать к классовой борьбе или пролетарской революции. Троцкий почти выглядит тут старомодным либералом, выступающим за гражданские свободы.

Пока Троцкий находился на Балканах, внимание российского общества было приковано к делу Бейлиса. Все началось в марте 1911 г., когда в Киеве убили 12-летнего мальчика по имени Андрей Ющинский; его тело было брошено в Днепр. Вероятные виновники преступления остались в стороне, а полиция, следуя распоряжениям Министерства юстиции, выдвинула ложные обвинения против случайного еврея. Они выбрали скромного рабочего кирпичного завода Менахема-Менделя Бейлиса, обвинив его в убийстве мальчика, чтобы затем использовать его кровь для приготовления мацы к еврейской пасхе. Весь мир, включая либеральную и радикальную прессу в России, разразился протестами. В Праге демонстрацию против дела Бейлиса возглавил Томаш Масарик, а США расторгли торговое соглашение с Россией в том числе из-за предъявления там обвинений, построенных на кровавом навете.

Однако прокуратура отказалась отступать и довела дело до суда присяжных, который прошел в сентябре 1913 г. К тому времени Троцкий вернулся в Вену и мог следить за делом по ежедневным стенографическим отчетам, публикуемым в «Киевской мысли». Примечательно, что как минимум три адвоката, занимавшихся защитой Бейлиса, были так или иначе связаны с Троцким: Оскар Грузенберг и Александр Зарудный участвовали в его защите во время процесса по делу Петербургского совета в 1906 г., а Александр Керенский позднее стал главой Временного правительства, созданного после отречения Николая II. Именно правительство Керенского будет свергнуто Лениным и Троцким осенью 1917 г.

Троцкий описывал дело Бейлиса как целенаправленную попытку самодержавия разжечь ненависть к евреям. Инициатива по большей части исходила от печально известного министра юстиции Ивана Щегловитова[7], стоявшего за обвинительным заключением, а также от местных чиновников. Троцкий не мог сдержать своего возмущения. Нижеприведенный отрывок из гораздо более длинной статьи, опубликованной в венской газете Die Neue Zeit вскоре после того, как Бейлис был оправдан, сполна выражает всю силу его саркастической ярости. Сразу после начала процесса сторона обвинения мобилизовала все имевшиеся в ее распоряжении инструменты. Троцкий описывал это так:

Есть ритуальная экспертиза, есть десятки томов следственных материалов, которыми можно оглушить присяжных заседателей, а главное – есть живой еврей, с изогнутым носом и черной бородой… В самой конструкции обвинения не было ничего чудовищного, чудовищность была в заведомой ложности обвинения. Но когда заурядного рабочего-еврея… отрывают внезапно от жены и детей и говорят ему, что он, Бейлис, из живого ребенка выточил всю кровь, чтобы в том или в другом виде консумировать (потребить) ее на радость своему Иегове, – тогда нужно только представить себе на минуту самочувствие этого несчастного в течение двадцатишестимесячного тюремного заключения, чтобы волосы сами собою встали на голове! ‹…› Задача обвинения и суда… состояла в том, чтобы привить киевским присяжным ненависть к Бейлису как к еврею.

Во время процесса казалось, что «вся Россия прошла пред судом»:

Сапожник из предместья, еврейский капиталист, крестьянин-возчик, полицейский сыщик, уличные дети, либеральные журналисты, воры, православный монах из евреев, каторжник, девицы легкого поведения, священник, жандармский офицер, обанкротившийся содержатель кассы ссуд в роли руководящего патриота, бывший революционер в роли добровольного расследователя, адвокат-свидетель, профессора медицины, католический священник, профессора духовной академии и еврейский раввин – воры и «солидные» люди, специалисты ученые и изуверы, отбросы погромной реакции и осколки революции прошли пред изумленными взорами двенадцати темных людей, преимущественно крестьян, сознательно подтасованных министерством юстиции в качестве наиболее удобных для средневекового процесса судей.

Испытав облегчение после неожиданного оправдательного вердикта присяжных (хотя в нем и говорилось, что ритуальное убийство на самом деле имело место и было совершено неизвестными), Троцкий еще раз прочел стенограмму судебных заседаний и отметил, что она вызывает у него «прежде всего чувство физической тошноты».

Трудно распутать все мотивации, стоявшие за сложной реакцией Троцкого на дело Бейлиса или на условия жизни румынских евреев. Его приверженность социальной справедливости имела несколько источников. Ни он сам, ни те, кто был к нему близок, никогда не утверждали, что его моральные установки были сформированы личным опытом юного, восприимчивого, не по годам развитого в интеллектуальном отношении еврея в империи, управляемой самодержавным антисемитом. В мемуарах Троцкий почти ничего не пишет о своих детских столкновениях с антисемитизмом. Нам известны красноречивые примеры российских евреев из семей, прошедших по крайней мере поверхностную ассимиляцию, которые тем не менее вспоминали об ужасе, испытываемом их родителями при новостях о погромах или все новых поворотах дела Дрейфуса. Если подобное и происходило в доме, где провел свое детство Троцкий, он об этом умолчал. Но когда он повстречал на Балканах обнищавших и бесправных евреев, а потом следил за делом Бейлиса, он отреагировал полной гнева риторикой. Дважды он упоминает о чувстве отвращения и тошноты, охватывавшем его при мыслях об этих несчастных. Возможно, он не думал о себе как о таком же, как они, еврее, ведь он был марксистом, убежденным интернационалистом, человеком, отказавшимся от любого узкого, местечкового взгляда во имя универсального политического учения. Но при этом он оставался евреем по рождению и воспитанию. Возможно, суровые условия их жизни затронули в сердцевине его эмоциональной сферы что-то настолько глубокое, что ему нужно было избавиться от этого, извергнуть это из себя, прежде чем оно заставит его увидеть в физиономиях этих евреев свое собственное лицо. В подобные моменты Лев Троцкий был евреем вопреки самому себе.

Спустя многие годы после Балканских войн и дела Бейлиса Троцкий столкнулся с гораздо худшими проявлениями ненависти к евреям, в том числе с масштабными погромами во время Гражданской войны в России и демагогическими антисемитскими нападками Гитлера и нацистов. Но он больше ни разу не прибегал к тем же прямолинейным описаниям отвращения. Он продолжал упоминать в своих работах о деле Бейлиса. В 1939 г. (последнем для него), когда Сталин развязал Большой террор, а воинственные намерения Гитлера становились все яснее, Троцкий вновь обратился к этой теме: «Ретроспективно, в свете последних достижений цивилизации, особенно в Германии и СССР, этот процесс [дело Бейлиса], кажется, потряс весь мир». Когда Европа подошла к краю чудовищной пропасти, Троцкий не нашел лучшего способа выразить бедственное положение континента, чем обратиться к образу бедного, одинокого еврея, ложно обвиненного в убийстве христианского ребенка.

Даже с головой уйдя в журналистскую работу, Троцкий оставался тесно связан с партийными кругами. Летом 1912 г. он предпринял еще одну бесплодную попытку помочь партии объединиться. К тому времени большевики возобновили свою подпольную деятельность внутри России. Меньшевики были слабы из-за раздробленности на множество маргинальных группировок. Троцкий пригласил сторонников Ленина и Мартова на конференцию в Вене, надеясь, что там начнется плодотворный диалог. Но Ленин и большевики отказались присутствовать. Троцкому удалось собрать разношерстную группу из меньшевиков, разочарованных большевиков, членов еврейского Бунда, а также собственных сторонников, получившую название «Августовский блок». Троцкий в очередной раз неверно оценил царившие в рядах социал-демократов настроения. Ленин был рад расколу в партии, а меньшевики, которые тоже не были заинтересованы в примирении, лишь подыгрывали Троцкому. Они изобразили стремление к диалогу и объединению, предоставив Троцкому сетовать на упрямое высокомерие Ленина. Этот эпизод укрепил его разочарование в Ленине, в эмигрантской политике в целом, а также в своей изолированности внутри движения. Но он не собирался бросать дело революции.

В начале 1913 г. в Вене Троцкий впервые лично столкнулся со Сталиным. Троцкий был в гостях у своего товарища по венской «Правде» Матвея Скобелева – меньшевика, незадолго до этого избранного депутатом Государственной думы. За чаем они рассуждали о низвержении царизма, и вдруг, как много лет спустя писал Троцкий, произошло следующее:

Дверь внезапно раскрылась без предупредительного стука,