Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

и на пороге появилась незнакомая мне фигура, невысокого роста, худая, с смугло-серым отливом лица, на котором ясно видны были выбоины оспы. Пришедший держал в руке пустой стакан. Он не ожидал, очевидно, встретить меня, и во взгляде его не было ничего похожего на дружелюбие. Незнакомец издал гортанный звук, который можно было при желании принять за приветствие, подошел к самовару, молча налил себе стакан чаю и молча вышел.

Скобелев объяснил, что это Джугашвили, что он с Кавказа и что его недавно включили в состав большевистского Центрального комитета, где он начинал играть важную роль. Троцкий мог приукрасить свои воспоминания, но в этом кратком портрете, кажется, нет фальши. В то время Сталин только что приступил к изданию большевистской «Правды» и не стал бы любезничать с Троцким, который продолжал вступать в споры с Лениным. Сталин уже презрительно отозвался о Троцком как об очередном бесполезном интеллектуале. Кроме того, не в натуре Сталина было обхаживать кого-то из партийных деятелей, если от этого, по его мнению, нельзя было получить какой-либо выгоды. Зная о роли Троцкого в революции 1905 г. и понаблюдав за его выступлениями на партийном съезде в 1907 г., Сталин вполне мог чувствовать, что это человек, которого ему нужно будет либо очаровать, либо побороть. Время для такого решения еще не пришло.

Любопытно, что Троцкий рассказал об этой первой встрече только в 1939 г. Он не включил ее ни в книгу своих воспоминаний, ни в свою биографию Сталина, а написал о ней в очерке под названием «Новый друг Гитлера», который увидел свет в сентябре 1939 г., вскоре после подписания между Германией и СССР Пакта о ненападении. Два диктатора разграничили сферы своих интересов в Восточной Европе, что позволило Гитлеру напасть на Польшу и начать тем самым Вторую мировую войну. К 1939 г. взаимная ненависть Троцкого и Сталина, а также кровавые репрессии последнего против сыновей Троцкого и других членов его семьи, без сомнения, развязали Троцкому язык. Он никогда не любил объяснять исторические события личными качествами основных участников – это противоречило его марксистским убеждениям. Вероятно, он не хотел связывать и личные особенности Сталина – его хамство и угрюмость, его физические недостатки – с трагической судьбой революции.

28 июня 1914 г. молодой боснийский серб Гаврило Принцип застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника престола Австро-Венгерской империи. Шесть недель спустя в Европе, опутанной системой альянсов, в которой Италия, Германия и Австро-Венгрия оказались противопоставлены России, Франции и Англии, разразилась война. Весть о ее начале настигла Троцкого 3 августа в Вене. Троцкий бродил по центральным улицам города, с ужасом наблюдая за толпами людей, готовых с патриотическим энтузиазмом броситься «в работу своего взаимоистребления». Их настроения напомнили ему обстановку в Санкт-Петербурге во время всеобщей стачки 1905 г. «Недаром же война часто является в истории матерью революции», – писал он в «Моей жизни». Другие новости были столь же удручающими: в конце июля в одном из парижских кафе французским националистом был убит Жан Жорес. Жорес – пламенный защитник Дрейфуса, ведущий интеллектуал французского социализма, основатель газеты L’Humanité и убежденный антимилитарист – всеми силами стремился предотвратить войну, пытаясь организовать забастовки в Германии и во Франции, чтобы помешать развитию конфликта. Троцкий знал и глубоко уважал Жореса. Теперь его голос умолк.

У Троцкого не было времени скорбеть. Как российский подданный, проживающий в Австрии, он считался гражданином враждебного государства. Предупрежденный о вероятности ареста, он с семьей через три часа бежал в нейтральную Швейцарию, в Цюрих; «позади оставались семилетние связи, книги, архив и начатые работы». На следующий день Троцкого ждало еще одно потрясение. При голосовании в рейхстаге немецкие социал-демократы отказались выступить против войны. Их былая приверженность миру и интернационализму закончилась. Троцкий вовсе не преувеличивал, когда писал, что капитуляция германской социал-демократии стала «одним из самых трагических переживаний моей жизни». Это событие во многом задало тон его последующим мыслям и действиям, настроив его против так называемых социал-патриотов, выступавших в поддержку правительств собственных стран в войне. Многие из них были давними соратниками по социалистическим партиям Европы. Троцкий и на этот раз не побоялся остаться в одиночестве.

Он пробыл в Швейцарии два месяца. Эта страна стала естественным убежищем для российских революционеров. Сюда же перебрались Николай Бухарин и Ленин; в Цюрихе Троцкий впервые столкнулся и с немецким коммунистом Карлом Радеком, которого изгнали из Германии за резко антимилитаристские взгляды. Яркое впечатление на Троцкого произвел сам Цюрих, где швейцарские социалисты с восторгом отнеслись к его критике других европейских социалистов, которые теперь поддерживали ту или иную воюющую сторону. Здесь Троцкий написал свою влиятельную брошюру «Война и интернационал».

Будучи нетерпим ко всем социал-демократам, поддержавшим войну, Троцкий с особенным презрением относился к немецкой партии. Он не выносил их ликующий шовинизм и выдвигаемый ими в самооправдание довод о том, что Германия, сражаясь с Россией, якобы взяла на себя прогрессивную историческую миссию. «В нашей борьбе с царизмом, – настаивал Троцкий, – в которой мы не знаем “национального” перемирия, мы не искали и не ищем помощи со стороны, габсбургского или гогенцоллернского милитаризма». Необходимо было бороться с «внесением империалистической отравы в немецкий и австрийский пролетариат». Социалистам следовало выступать за мир, но не за мир ради сохранения статус-кво и не за тот, который позволит противоборствующим альянсам капиталистических государств и империй выработать новый баланс сил, пройдя по трупам солдат и рабочих. Троцкий призывал к демократическому миру, который исключит аннексии и обеспечит самоопределение малых народов, находящихся в плену империалистических монархий. В своих воспоминаниях Троцкий не без удовольствия отмечает, что три года спустя, после большевистской революции 1917 г., один американский издатель опубликовал этот его текст в английском переводе. Брошюра привлекла внимание президента Вудро Вильсона, который в это время работал над своими «Четырнадцатью пунктами». По словам Троцкого, Вильсон был поражен тем, что революционер-марксист смог предвосхитить многие из принципов, заложенных в его собственный план послевоенного устройства Европы.

Но дальше рассуждения Троцкого шли в направлении, которое Вильсон никогда бы не одобрил. В «Войне и интернационале» Троцкий предрекал, что конфликт приведет к крушению капиталистической системы и национальных государств в том виде, в котором они были известны. «Мы, революционные социалисты, не хотели войны, – писал Троцкий. – Но мы и не пугаемся ее». Расставшись в результате войны и вызванных ею разрушений со всяческими иллюзиями, международный пролетариат встанет на путь социалистической революции ради создания «нового более могущественного и устойчивого отечества – республиканских Соединенных Штатов Европы, как перехода к соединенным штатам мира».

Именно тут взгляды Троцкого и Ленина, пусть и неуверенно, но начали сближаться. Как и Троцкий, Ленин предвидел, что война вызовет глубокие сдвиги и, возможно, ускорит наступление революции. И, как и настаивал ранее Троцкий, Ленин соглашался, что вследствие «неравномерности экономического и политического развития» революционный переворот в России может состояться раньше, чем он охватит Европу. Они также разделяли уверенность в том, что для успеха такой революции – в стране, которая едва преодолела стадию феодализма, – потребуется поддержка революционных партий, которые с неизбежностью возьмут власть на остальном континенте.

В первые месяцы войны эту дискуссию, казалось, можно было просто игнорировать как ропот никому не известных деятелей, находившихся на обочине великих событий. Но Троцкий и Ленин осознали, что эта война навсегда изменит Европу, задолго до того, как гигантский масштаб кровопролития стал очевиден всем. Многие – от дипломатов до их бывших союзников-социалистов – испытывали оптимизм, беззаботно предсказывая, что война закончится через несколько месяцев. Троцкий и Ленин гораздо лучше понимали суть дела. Для них эта война всегда была бессмысленной бойней.

В ноябре Троцкий уехал из Швейцарии во Францию, став военным корреспондентом «Киевской мысли». Его семья перебралась к нему в мае 1915 г., и они поселились на западной окраине Парижа. Какое-то время Троцкий одновременно занимался написанием статей для «Киевской мысли» и работал в «Голосе» – ежедневной газете российских эмигрантов, которую издавал лидер меньшевиков Юлий Мартов. «Голос» разделял антивоенную позицию Троцкого. Даже Ленин отмечал отказ газеты мириться с социал-патриотизмом других социал-демократов. Видя, что Ленин и Мартов тут заодно и что оба они настроены против