Осенние истории. Рассказы русских писателей - Нина Ивановна Петровская

– Муж – это, конечно, обстоятельство, – сказал безразличным тоном хозяин.

– И очень милое обстоятельство – могу вас уверить. Я его очень люблю.

– Бывает. Не знаю почему, но мне нравятся ваши волосы. Ну, просто нравятся.

– Что ж тут удивительного? Красивые волосы, – ничуть не жеманясь возразила гостья.

– Конечно, удивительного в этом мало, – согласился он. – Они такого оригинального цвета и, пардон, поразительно мягки, поразительно.

– У меня вылезли все волосы.

– Это вы называете вылезли?

– О, если б вы видели меня раньше. У меня было вдвое больше волос.

Он подумал, что это говорят все женщины, но промолчал, стараясь не улыбаться. Как-то само собой случилось, что он положил свою руку на ее лоб. Она удивилась.

– Постойте, почему вы трогаете мой лоб?

– Я хотел посмотреть, не простужены ли вы? – серьезно ответил он, не отнимая руки.

– Почему я должна быть простужена? Нет, я совершенно здорова.

– Ну да, я вижу: холодный лоб.

– Не понимаю. – Она все еще удивлялась. – Возьмите же вашу руку.

– При простуде всегда горячий лоб. Это уж правило.

– Какой странный, – про себя сказала она и отошла в угол.

– Почему вы ушли?

– Потому что вы, должно быть, меня принимаете за другую.

– Умоляю вас, не сердитесь.

– Мне все равно скоро надо уйти.

– Ах да: обстоятельство.

– Именно. – Она стала натягивать свои перчатки.

– Но мы увидимся, конечно? – вкрадчиво спросил он.

– Если вы будете так тревожиться о моем здоровье, то… – не поднимая глаз сказала гостья и оборвала.

– Я буду вести себя идеально. Серьезно.

– Тогда… Впрочем, вы, как спирит, должны все вперед знать.

– Я и знаю.

– Который час? Как поздно.

– Спасибо за подарок, – сказал он, опять взглянув на свою оцарапанную руку.

Она удивилась:

– Какой подарок?

– Вот. Посмотрите, немного вспухло. Вы умеете царапать.

– Хотя это уже устарело?

Он набрался храбрости и сказал:

– Слушайте, поедемте вместе обедать, как добрые друзья.

– Обстоятельство ждет, – с некоторой насмешливостью возразила она.

– Разве оно еще не привыкло ждать?

– Вы хотите еще один подарок?

– Покорно благодарю. Слишком много археологии.

– Почему археологии? – спросила она, поправляя прическу.

– Устарело, старо, древность.

– Боже мой! Сейчас же просите прощения за эту остроту.

– На коленях. – И он шутливо опустился около нее на колени.

Через пять минут она действительно ушла. Он не провожал ее: не позволила. Легкий запах духов остался еще в комнате и особенно ощущался в ладони правой руки.

– Она очаровательная, – вслух сказал он и подошел, улыбаясь сам себе, к окну.

…Седьмой мужик с длинным багром, зацепляя тачку, помог ей подняться к возам. Была видна его широкая спина в запотелой красной рубашке и дикие волосы на щеках и затылке. Лошади, полузакрывши глаза, утомленные долгими, бесконечно однообразными думами, ждали, пока нагрузят кирпичи на возы. Розовая пыль маленьким красивым облаком ложилась над тяжелой баркой и людьми.

– Очаровательна, – повторил он и провел осторожно по оцарапанной руке, – хотя уже не молода…

II

Все еще стояли ясные обманные дни. Но посвежело. За сотни тысяч верст отсюда уже поднималась и шла тяжелой поступью зима. Впереди нее неслись сумрачные слепые ветры.

Он ее ждал. Из окна слабо дуло; это тоже раздражало.

Шесть мужиков разгружали барку. Слой аккуратно сложенных кирпичей стал тоньше на три ряда. Барка сделалась легче и чуть-чуть поднялась над поверхностью воды. Извилистый, хитро ломанный путь досок увеличился. Мужики углублялись, спускались ниже, упорно добираясь до самой сердцевины. Жилистые, загорелые, грязные, мускулистые, волосатые руки были обнажены по локоть и, толкая перед собою тачку, на поворотах делали одно и то же сильное, красивое, враждебное барке движение.

Теперь уже мужики не казались одинаковыми. Напротив, их легко можно было различить: двое высоких, костлявых были, должно быть, самыми сильными: они вталкивали нагруженную тачку выше других, и мужик с дикими волосами только слегка помогал им своим багром. Коротконогий пожилой крестьянин был, вероятно, ленив, а может быть, нездоров; стоящий на берегу каждый раз делал ему несколько шагов навстречу, спускаясь по отлогой розовой доске. Багор его тоже стал розовый.

Послышался глухой звонок, нервный и нетерпеливый. Так звонит молодость за дверью с дрожью ожидания, смело, не рассуждая, не оглядываясь, в перчатках, у которых милые пятна на большом и указательном пальцах и в которых уже недостает маленькой белой пуговки…

Она была в несвежих перчатках, и вверху на месте беленькой пуговки болталась маленькая ниточка. Она сказала:

– Я, кажется, опоздала?

– Да, – сухо и сдержанно ответил он.

– На десять минут, – сказала она, переводя дыхание.

Он вынул часы, посмотрел и ответил:

– Вы опоздали ровно на двадцать две минуты.

– На двадцать… Я не знаю…

– На двадцать две, – упрямо и зло повторил он.

– Но я не виновата. Ты сердишься на меня? – сказала гостья, приближаясь к нему и ласково дотрагиваясь до его плеча.

– Я? Я никогда не сержусь. Я всего жду от жизни.

– Но если… если меня задержали.

– Надо об этом раньше подумать. Терпеть не могу, когда меня заставляют ждать.

– Милый, – тихо шепнула она.

– Это насилие над чужой волей.

– Ты сегодня в дурном расположении духа, – кротко заметила гостья.

– Тем более надо меня щадить.

– Разве я тебя не щажу? – как можно более мягче сказала она. – Я все делаю, только бы ты… Куда мне положить шляпу?

Он, не взглянув на дорогую шляпу, буркнул:

– Сюда. Все равно. Ну, сюда можно.

– Но я долго не могу быть.

Он молчал. Ей хотелось вызвать улыбку на его лицо, и она сказала, намекая:

– Не могу: обстоятельство.

– Какое обстоятельство?

– Мое обстоятельство! – не переставая улыбаться, повторила гостья.

– Какое твое обстоятельство? – раздраженный тем, что не понимает, спросил он.

– Ну, ты знаешь.

Он окончательно рассердился.

– Не люблю, когда со мной говорят загадками.

– Боже мой, как ты стал раздражителен. Как ты говоришь со мной.

У нее навернулись слезы на глазах. Он понял, что зашел слишком далеко; ему сделалось неловко. Подойдя к ней и положив руку на ее шею, он сказал:

– Прости, пожалуйста. Вчера поздно лег. Голова трещит.

– Может быть, мне уйти?

– Нет, зачем же. Пожалуйста. Я очень рад. Так какое обстоятельство?

– Ну, мой муж, – вяло ответила она, осушив слезы.

– Муж – да. А я думал… Он очень милый парень – твой муж.

Гостья успокоилась и села.

– Не говори так о нем, – попросила она.

– Почему же мне не говорить? Он мне положительно нравится.

– Посмотри, – проговорила она, взглянув на свою руку, – как ясно отпечатались на руке три полосы от перчаток.

– Да, да, – рассеянно ответил он.

– Но ты не смотришь.

– Я смотрю, – солгал хозяин.

– Милый мальчик, зачем