Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

что, если вы наткнетесь в тексте на цитату или утверждение, а соответствующего примечания в конце книги не найдете, это будет означать, что я опирался на анонимный источник. С десятками таких людей неоднократно я беседовал за эти два года и подвергал сказанное ими проверке – сверяя со словами других источников, ища документальные подтверждения, проверяя людские воспоминания. Кроме того, книга подверглась независимому фактчекингу, и проверяющий знал истинную личность каждого источника, сопоставлял каждую цитату и утверждение с расшифровками бесед, а во многих случаях и проводил дополнительные беседы с этими неназванными источниками в целях перепроверки.

Работая над первым томом, я в основном опирался на мемуары, которые Мариэтта Лютце опубликовала за свой счет в 1997 году. Были отпечатаны только 225 экземпляров этих воспоминаний; я купил одну из книг через интернет. У Лютце была своя точка зрения, и я стремился подтвердить ее рассказ путем бесед с людьми, которые знали Артура и его семью в то время. Я также опирался на биографию Артура М. Саклера, написанную его преданным протеже и опубликованную в 2012 году Фондом поддержки искусств, точных и гуманитарных наук имени Артура М. Саклера (AMS Foundation for the Arts, Sciences, and Humanities). В ней Артур изображен как герой почти мифических масштабов, но тем не менее она оказалась крайне полезной. Колонки Артура в «Медикл трибюн», которые я изучал в колледже врачей-терапевтов в Филадельфии, снабдили меня дополнительными подробностями и ощущением живого присутствия автора. Братья Саклер были слишком скрытными, чтобы оставить свою переписку какому бы то ни было архиву, но многие их друзья именно так и поступили, поэтому мне удалось добыть письма и другие документы из личных архивов знакомых и доверенных лиц Саклеров. Таких архивов, которые указаны в примечаниях, я просмотрел около дюжины, но особого упоминания заслуживает архив Феликса Марти-Ибаньеса, хранящийся в Йеле. Он был необходим мне, чтобы сложить собственное представление о братьях Саклер и Билле Фролихе и, так сказать, пощупать руками ткань их жизни в 1960-х годах.

В Национальном архиве есть обширное хранилище документов, оставшихся от расследования Кифовера: всего около сорока коробок, причем, если не ошибаюсь, я первым из исследователей вскрыл некоторые из них. Огромное количество новой информации об Артуре и его братьях почерпнуто из документов, оставшихся от этого расследования. Объемные папки, связанные с битвой за наследство Артура, включали свидетельские показания членов семьи, протоколы семейных совещаний и другие документы, полные ярких деталей.

В процессе написания второго тома мне повезло связаться с Ричардом Капитом, который соседствовал с Ричардом Саклером во время учебы в колледже, и двумя друзьями Ричарда Саклера из Рослина; один из них позволил мне ознакомиться с письмами, которые Саклер писал в колледже. Я также побеседовал с десятками бывших служащих Purdue, которые работали в компании в разное время, начиная с 1960-х годов. Судебные документы были особенно важны: два допроса Ричарда Саклера, в общей сложности почти на восемьсот страниц показаний; показания Кэти Саклер; с десяток показаний других служащих Purdue и несчетное множество внутренних электронных писем и иных документов. Некоторые из этих документов были оглашены в ходе судебного разбирательства; другие были результатом утечек, переданные мне людьми, которые считали, что их необходимо предать гласности.

Когда я уже дописывал свою книгу, однажды вечером в мой домашний почтовый ящик кто-то бросил конверт. Обратного адреса не было, а внутри оказались только флешка-накопитель и клочок бумаги с цитатой из «Великого Гэтсби»: «Они были беспечными существами… они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги, свою всепоглощающую беспечность или еще что-то, на чем держался их союз, предоставляя другим убирать за ними». Флешка содержала тысячи страниц показаний, документов правоохранительных органов и внутренних документов, предоставленных суду в рамках ряда дел против Purdue. Я также подал в суд на FDA, заставив управление согласно закону о свободе информации предоставить для ознакомления тысячи страниц его собственных внутренних документов. Эта затея принесла не так много плодов, как я надеялся: управление проинформировало меня, что местонахождение электронной переписки Кертиса Райта «невозможно обнаружить»; но тем не менее удалось пролить свет на историю одобрения управлением ОксиКонтина.

Докладная записка прокуратуры министерства юстиции, подготовленная Риком Маунткаслом из Западного округа Вирджинии, стала важнейшим источником. Я надеюсь, что однажды этот документ будет предан гласности во всей его полноте. Я бы опубликовал его сам, но человек, поделившийся им, сделал это с двумя условиями, которые не дали мне этого сделать – по крайней мере, пока. В адресованном мне электронном письме один из поверенных Пола Голденхайма утверждал, что Голденхайм не лгал, давая показания об ОксиКонтине в Конгрессе, и все, что он сказал, «не вводило в заблуждение, подтверждалось проверкой и было правдивым». Я нахожу это утверждение решительно неубедительным по причинам, которые раскрываю в примечаниях.

В работе над третьим томом я опирался на многочисленные беседы с людьми, которые работали в Purdue или были знакомы с Саклерами в каком-либо ином качестве. В своей репортерской работе я обнаружил, что есть категория служащих – швейцары и домработницы, инструкторы йоги и помощники руководителей, – которые могут казаться почти невидимыми, но часто занимают уникально приближенную к своим работодателям позицию. Мне удалось добыть многочисленные личные электронные письма некоторых членов семьи, которые не были преданы гласности в ходе судопроизводства, но были переданы мне. Так, 48-страничный журнал приватного чата в WhatsApp между наследниками Мортимера Саклера в период, когда проходила процедура банкротства, дал мне захватывающую возможность увидеть, как некоторые члены семьи разрабатывали стратегии реагирования на мои репортажи в «Нью-Йоркере» и более широкую полемику, вскоре охватившую их.

Как репортер, я придаю большое значение документам – исходя из предположения, что стопка исписанной бумаги может порой оказаться более ценным источником, чем интервью. Но это был первый в моей практике проект, в котором документов действительно было слишком много. Я чувствовал себя так же, как эбингдонские прокуроры из штата Вирджиния, когда «шили дело» Purdue: тонул в бумагах. Тем не менее все, до чего мне удалось добраться, – лишь малая доля того, что со временем выплывет на свет. Похоже, что банкротство в Уайт-Плейнс приведет к созданию хранилища документов Purdue, объем которых может дойти до десятков миллионов страниц. Если это случится, то моя книга едва ли станет последним словом об этих людях и событиях. Но я надеюсь, что она послужит дорожной картой для будущих репортеров и исследователей, готовых погрузиться в гораздо более обширный свод документов, которые со временем будут обнародованы, и вдохновит пролить свет на всю правду об этой важной истории.