Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

«Среди старинных городов-огородников был и красавец Суздаль. Суздальцы копали грядки в речной долине. На иловатой земле вырастали огромные кусты хрена. Суздальский хрен был сочным и острым, как говорят, «злым». Да, хрен злой. Но зато богат витамином С, залечивает цингу. Его фитонциды, убивая бактерии, охраняют человека от болезней». (Из еженедельника «Неделя».)

Но, разумеется, одной репой да хреном сыт не будешь. Кстати, у нас похлёбку из варёной репы называют «музыкальным супом». А к хрену неплохо положить на зубок кусок жирного мяса. Даже озолотить купола суздальских и новогородских церквей было непросто, питаясь одной репой да хреном. Кроме торфа, другими ископаемыми русская земля не изобиловала, нефть и каменный уголь не добывался. Вот русичи и совершали набеги на соседние Восток и Запад, чтобы укрепить свою экономику. Словом, «выход» был найден. У татар же ещё с тех времён осталось в языке изречение «Не грабежом мы сыты, а тем, что сеем жито». В течение тридцати лет подряд я езжу московской дорогой, и каждый раз болит душа, когда из года в год вижу одну и ту же картину: некогда прекрасные земли засорены карликовыми лесами, заболачиваются и становятся бесполезными. На такой земле уже не вырастить леса для строительства, да и для дров дерева не сыщешь, всё мелочь, растёт вкривь и вкось, вернее, не растёт, а гниёт… Куда ни глянь, кругом царит дух бесхозяйственности, заброшенные, неиспользуемые русла рек, поросшие камышом. Если уж окрестности наших знаменитых столиц в таком запустении, то найдётся ли когда-нибудь хозяин для этих забытых самим богом мест?!

Едем, а вдоль дороги раскачиваются посаженные железнодорожниками самые никчёмные во всём мире деревья – американские клёны. Куда ни едешь по железной дороге, всюду взгляд утыкается на эти любимые путейцами деревья. Вот уж действительно, кидаемся, как сороки, на всякий мусор. Это неприхотливое сорное дерево очень быстро размножается, щедро рассеивает семена не только осенью, но и весной. Глядишь, в один прекрасный миг этот клён засорит наши леса! Есть ли бесполезнее и неприхотливее растения, чем вьюнок и американский клён?

Когда я оторвал взгляд от окна и обернулся, то даже вздрогнул от испуга. Недавно по телевидению показывали сюжеты кровавых событий в республике Шри-Ланка. Головорезы из тамильской организации6 напали на мечеть и вырезали всех верующих, что находились на молебне. Когда я смотрел на эти безвинные жертвы, облачённые в белые саваны, то дрожь охватила меня. И вот в этом душном вагоне мои попутчики, завернувшиеся в белые простыни, показались покойниками. К нашему народу всё-таки возвращается вера. Религиозность убеждает человека в правильности праведных поступков, дисциплинирует, возвращает старые забытые обычаи и обряды, тем самым в итоге служит делу укрепления государственности. Вера – это одно из самых сильных оружий, но, как и всякое оружие, может служит и злу. Часто зло совершается под прикрытием веры. Пусть Бог сохранит нас от таких несчастий. Все мы, люди, живём рядом. Когда-нибудь в мире будет меньше границ, и мы легко сможем общаться и с буддистами, и с индуистами. Татары должны уже сегодня воспитывать в себе чувство уважения к другим религиям. Рана, нанесённая на почве религиозных убеждений, – самая глубокая рана, потому что в большинстве случаев это не столько физическая травма, сколько нравственная.

Я видел непрерывный сон, хотя много раз просыпался. Я думаю, сны – это избавление от тяжёлых дум, мелких неприятностей действительности, от ненужных воспоминаний. Если бы человек не освобождался от лишнего груза чувств и переживаний во время сна, то мозг его, наверное, не выдержал бы перегрузок. Иначе каждый из нас, дойдя до определённой черты, мог бы сойти с ума. Сон – это милость, ниспосланная человечеству самим Богом. Благодаря сну, мы очищает свою память от шлаков и как бы освобождаем клетки мозга для своего дальнейшего развития, продолжения жизни. После лагеря меня долго мучила во сне тюрьма. До сих пор я время от времени вижу себя под конвоем, будто снова я раб, и в страхе просыпаюсь, и долго не могу прийти в себя.

Отчего это я не думаю о том, что ждёт меня там, куда я еду, а всё глазею в окно и вспоминаю рассказы Нура Ахмадеева, других? То ли пытаюсь подбодрить себя, то ли хочу забыться? Не знаю. Душу переполняют противоречивые чувства.

На рассвете мы подъехали к Караганде. Слева взошло солнце. Лучи его брызнули мне прямо в лицо, словно хотели что-то сообщить. Новое утро, новый день и солнце новое. Вокруг раскинулась карагандинская земля. Сначала проехали по ровной, как днище печи, местности, затем, громыхая, пронеслись среди протянувшейся гряды холмов. В лагере я толком не видел окрестностей города, так как нас перевозили под строгой охраной конвоя. Правда, когда шли по этапу от Актаса до Волынки, я сделал вывод для себя: земля здесь степная, равнинная, однообразная и бедная.

А ведь солнце меня признало, потому что в эти минуты в моих глазах отразились глаза тысяч и миллионов заключённых. Оно будто специально ярче освещает эту проклятую, но святую землю, разгоняет лёгкие облачка, чтобы тень их не закрывала мне глаза. «Смотри же! Гляди! Воскреси свою память! Плачь! Радуйся!» – словно кричало оно мне светло и ярко, и я приник к серому грязному стеклу, что всю дорогу скрывало от меня настоящую действительность, как какой-нибудь недруг. Сердце прыгает в груди, как сумасшедшее, а взгляд судорожно ищет неизвестно чего. Душа плачет навзрыд, а сердце так громко стучит, что, кажется, заглушает стук колёс. Вот она, земля, что сделала меня счастливым и несчастным одновременно! Здравствуй, Актас! Здравствуй, каменное подземелье! Здравствуйте, Фёдоровка, Михайловка! Здравствуй, Майкудук, с удивительно романтичными таинственными лунными ночами, которые сделали меня писателем! Здравствуй, Карабас! Я помню тебя в крепкие туманные изморози, глубокой ночью, когда самая яркая звезда зажигалась над тобой бесконечно большим знаком вопроса! Узнаёте ли вы меня?..

Удивительная штука – человеческая природа! Давно я готовился к этой поездке: хотелось снова найти тот лагерь, где принимал муки и страдал, хотелось ещё раз взглянуть на него другими глазами. Но вот подошёл день отъезда, и меня охватило двойственное чувство: ехать ли? А может, это глупость? Что ты там забыл? Что хочешь найти?.. Впрочем, думаю, причина сомнений вот в чём. Вернувшись из самой преисподней, стараешься никому не рассказывать об испытанном в неволе и порой силой заставляешь себя забыть об испытанных муках.