Единственные - Ольга Вечная

Нежно обнимаю Илью, ликуя. Ликуя, что он мой. Только мой мужчина. Наши губы встречаются, а потом мы занимаемся любовью.

Илья

Операция в самом разгаре, Полина крутится рядом, что-то рассказывает, тараторит, не давая слово вставить. Я не очень внимательно слушаю ее историю, на столе сложный пациент, но улыбаюсь. Давно мы с женой не работали вместе, оказывается, я страшно по этим часам соскучился. По тому волнению и предвкушению ее восхищения, которое служит извечным допингом.

Вдруг что-то меняется. Тревога зависает в воздухе, интуиция вопит быть внимательным. Я кручу головой, пытаясь понять причину.

Через секунду раздается гром. Да такой сильный, что невольно поворачиваюсь к окну. И понимаю, что окна нет. Операционная зашита кирпичом наглухо, хотя раньше так не было. Я знаю эту больницу наизусть, могу передвигаться по коридорам с закрытыми глазами, поэтому от увиденного пульс ускоряется. Мы больше не дома.

Следом осознаю, что шум не из-за грома, это взрывы. Волосы дыбом, мыслей — рой. У меня пациент тяжелый, нельзя прерываться. Крышу над нами сносит, а небо красное, раскаленное, оно горит, и мы на очереди. Стены вспыхивают, я ищу Полину, но ее нет. Командую, что нужно спасать больного, именно в этот момент руки оказываются в гипсе, и я ничего не могу сделать. Вообще ничего.

— Как же ты собрался оперировать в таком виде? — слышу собственный голос.

Открываю глаза и пялюсь в темноту. Пульс шумит, детали сна стираются из памяти, хотя еще мгновение назад знал их досконально. Слишком жарко, и я откидываю одеяло. Потираю пальцы, которые болят так, словно я два часа бил по каменной груше. Причем не в местах перелома, а уже полностью сами кисти, током отдается! в предплечья. Разминаю, усиливая воздействие по нарастающей, пока не чувствую побежавшие мурашки, после чего тянусь и нащупываю Полину рядом. Пульс все еще не в норме, проверяю, как она дышит — спокойно, мерно. Спит с легкой улыбкой на губах. Слава богу, в порядке. Облегчение такое сильное, что на миг притупляет ноющую боль.

Стараюсь расслабиться. Все хорошо. У меня уже все хорошо.

Даю себе минуту, чтобы восстановить дыхание. В последние годы кошмары — редкие гости, но иногда, в такие ночи, как сегодня, после недельной адовой загрузки на работе и бокала алкоголя, они все же случаются. Снится разное, в основном то, о чем запрещено думать днем.

Поворачиваю голову и вновь прислушиваюсь к дыханию Полины. Подсвечиваю фонариком ее лицо, любуюсь. Невесомо целую жену в лоб, поднимаюсь и, плотно закрыв за собой дверь, иду в кухню. Проверяю телефон — ни пропущенных, ни сообщений. Значит, дети, мама, Газировка тоже в норме. Плохие новости разносятся быстро, а у нас семья большая. Раз не пишут, значит, спят. У них мир, война только во мне, этого вполне достаточно.

Наливаю воды, сажусь на диван и еще раз оглядываю просторную комнату. Если бы думал, что меня вот-вот посадят, где бы я спрятал накопленное богатство? Где-то в ванной комнате, наверное, но там сейчас все зашито новой плиткой — не вскрыть.

Машинально тру гудящие пальцы. Этой зимой они болели неделями. Иногда кажется, что Полина догадывается и прячет глаза. Она по-прежнему винит себя, что раздражает, ибо в моем лексиконе слова закончились убеждать ее, что это судьба. Поля ни в чем не виновата. Но она такой человек — сомневающийся. Некоторые детские травмы не проходят, но, возможно, однажды у меня получится донести до жены, насколько она совершенна в моих глазах.

— Ты чего не спишь? — Полина появляется на пороге, трет глаза, зевает. — Я думала, это призрак моего папаши шарахается по углам. Встала спросить, где деньги, мать его.

Хмыкаю и не удерживаюсь от улыбки.

— Два часа ночи, Полинка. Беги в кровать.

— А ты?

— Скоро присоединюсь, не сомневайся.

Она не слушается, как всегда, делает что хочет. Подбегает, забирается на колени и, обняв меня за шею, замирает. Смущение слегка холодит кожу: не хотел никого будить. Но что уж теперь? Прижимаю к себе жену, целую в висок и с удовольствием закрываю глаза на минуту — так сильно она мне нравится. Оказывается, я по ней соскучился. В быту и детях мы немного потерялись, что, в общем-то, неплохо, но иногда стоит напомнить себе, кто самый важный человек.

— О чем думаешь? — спрашивает Поля, ерзая и не позволяя мне задремать.

— О тебе. Твоей красоте, фигуре.

Она закатывает глаза и возмущенно легонько толкается.

— Так хотела бы однажды узнать, что творится в твоей голове. Если бы кто-то предложил выбрать суперспособность, я бы предпочла именно чтение мыслей, но обязательно твоих. Чужие мне без надобности.

Улыбаюсь и качаю головой:

— Ты поразительная, знаешь об этом? Абсолютное безумие.

— Мне становится грустно, когда ты вот так, ничего не объясняя, уходишь ночью посидеть в одиночестве. Илья, серьезно, я переживаю же! Вдруг у нас все не так идеально, как кажется?

— Ты даже не представляешь, как я счастлив, — продолжаю говорить тихо, чтобы Поля придвинулась ближе. Ночь, как обычно бывает, время внезапных признаний и откровений. Усилием воли запрещаю себе тереть ноющие суставы. — Каждый день в последние четыре года, что мы вместе, я наслаждаюсь кислородом, и поверь, в это все прекрасное совсем не хочется тащить свое прошлое. Иногда оно врывается без разрешения во сне. Мне просто нужна пара минут, чтобы убедить себя: с вами все в порядке, явь — это именно то, что у нас с тобой есть, а не тот ужас, который иногда здесь рождается, — касаюсь головы.

Поля тут же целует меня в висок, щеку, в губы.

— Трудная была неделька в больнице?

— Фиговая.

— Ты мой супергерой, — шепчет она. — Настоящий бесстрашный воин. Этот день пройдет, будет следующий. Я это знаю,