Лаванда и старинные кружева - Миртл Рид

– Вчера вечером мисс Торн тоже ничего не ела, – продолжил Джо. – Хепси полагает, что вы с ней приладились друг к другу. Она ведь ваша девушка?

– Нет, мисс Торн не моя девушка, и мы вовсе не «приладились». Мне жаль, что она заболела.

Уинфилд принялся угрюмо мерить шагами веранду. Молча понаблюдав за ним, Джо наконец заметил:

– Ну, пойду, пожалуй. Я просто решил, что вы должны знать.

Не дождавшись ответа, он раздраженно хлопнул калиткой.

«Интересно, в чем же дело? – задумался Уинфилд. – Точно не в письме, поскольку сегодня почту еще не приносили, а вчера вечером с ней все было хорошо. Возможно, она и не больна вовсе? Мисс Торн призналась, что плачет, если злится. Святые небеса! Надеюсь, эта злость направлена не на меня! Ведь перед тем, как мы попрощались, она вела себя ужасно мило. Нет, я тут ни при чем. Может, мисс Торн злится на себя за то, что предложила почитать мне газеты?»

Так он, сам того не ведая, докопался до причины несчастья мисс Торн, которая за эту мучительную бессонную ночь тысячу раз пожалела, что не может взять назад несколько порывисто высказанных слов.

– Должно быть, так и есть, – смягчаясь, пробормотал Уинфилд. – Благослови Господь ее доброе сердце. Но я не хочу создавать ей неприятности. Она лишь поддалась великодушному порыву. Не стоит искать в этом нечто большее.

И Уинфилд принялся обдумывать план действий, чтобы успокоить слезы мисс Торн, тогда как образ девушки его мечты теперь лишь смутно маячил где-то на краю сознания.

На столбик калитки запрыгнула серая белка и спокойно устроилась там, грызя орех. Он рассеянно взглянул на нее, потом вдруг спустился с веранды и зашагал по тропинке. Белка, судя по всему, его ни капли не боялась и, лишь когда Уинфилд подошел совсем близко, немного отскочила в сторону.

Он тут же решил, что поймает ее и отнесет мисс Торн – возможно, хоть так поднимет ей настроение. А поскольку желанный подарок держался совсем рядом, особых трудностей с поимкой возникнуть не должно.

Вслед за белкой Уинфилд пересек дорожку, ведущую с холма; несколько раз наклонялся, чтобы схватить зверька, но хитрая белка постоянно ускользала. Потом вдруг, махнув пушистым хвостом, дерзко взглянула на него и юркнула под калитку, ведущую в сад мисс Эйнсли.

Уинфилд громко рассмеялся. Надо же, он и не заметил, как подобрался вплотную к соседнему дому.

Уже намереваясь уйти, Уинфилд поднял взгляд и увидел мисс Эйнсли. Хозяйка дома с мертвенно-бледным лицом и расширенными от ужаса глазами стояла на дорожке, сразу за калиткой, и дрожала как осиновый лист.

– Уходи! – внезапно пробормотала она, разбивая тревожное молчание.

– Прошу прощения, – поспешно ответил он. – Я не хотел вас напугать.

– Уходи! – вновь велела она, едва шевеля губами. – Уходи!

Уинфилд направился прочь, ощущая себя вором и размышляя, что еще умудрился натворить. Он-то полагал, что в этой деревеньке люди вели тихую жизнь, но, похоже, и здесь бушевали нешуточные страсти.

«С чего вдруг я начал пугать стариков и вызывать слезы у молодых женщин? Прежде я всегда считался безобидным человеком. Наверное, все дело в самой подруге мисс Торн, с которой я имел несчастье только что познакомиться. Она явно безумна, бедняжка, иначе бы меня не испугалась».

Уинфилд вспомнил, что мисс Эйнсли была в садовых перчатках и держала корзинку. Несмотря на искаженное страхом лицо, он успел отметить ее строгие черты, глубокие фиалковые глаза, светлую кожу и великолепную корону посеребренных волос.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, Уинфилд зашагал по дорожке, ведущей на вершину холма, в качестве оправдания – если оно понадобится – сунув в карман утреннюю газету. У самой калитки его внезапно охватил необъяснимый страх. Не будь дверь в дом мисс Хэтэуэй открыта, он, вероятно, повернул бы назад.

Потом на тропинке между белыми и пурпурными гроздьями сирени появилась Рут с приветливой улыбкой на губах, и Уинфилд осознал, что во всем мире не найти зрелища прекрасней. В этот миг идеальная девушка из его грез, помахав на прощанье рукой, исчезла навсегда.

VIII. Летние дни

Доносившийся из кухни гул голосов ей не мешал, но, когда местные влюбленные избрали для общения веранду прямо под ее окном, Рут посчитала, что пора вмешаться.

– Хепси, – начала она однажды утром, – может, вы с Джо посидите под деревьями рядом с домом? Вынесите туда стулья.

– Мисс Хэтэуэй всегда разрешала нам сидеть на веранде, – невозмутимо пояснила Хепси.

– Наверное, мисс Хэтэуэй спит крепче меня. Вы же не хотите, чтобы я слушала все ваши разговоры?

– Да слушайте, если вам так нравится, мэм, – пожала горничная пухлыми плечами.

– Но мне не нравится, – отрезала Рут. – Меня они раздражают.

Повисло молчание, потом Хепси нашла нужным пояснить:

– Если мы с Джо сядем где-нибудь в другом месте, он может заметить свет от лампы.

– И что из этого?

– Мисс Хэтэуэй не хочет, чтобы об этом говорили в деревне, а мужчины не умеют держать язык за зубами.

– А ты ему не рассказывала?

– Нет, мэм. Мужчины ужасно любопытны. Пока они не знают, все хорошо, но, как только что-нибудь пронюхают, обязательно попытаются вызнать, что к чему.

– Возможно, ты права, Хепси, – согласилась Рут, кусая губы. – Сидите, где вам нравится.

Случались моменты, когда приходилось признать, что горничная ничуть не глупее ее самой. Изначально Рут не сомневалась, что Джо и Хепси долго и упорно обсуждали вопрос о свете в чердачном окне, но слова служанки неопровержимо свидетельствовали об обратном. Сама же мисс Торн давно потеряла всякий интерес к этому делу – возможно, потому, что собственное счастье затмило все чужие заботы.

Уинфилд с легкостью привык приносить ей утренние газеты, и Рут, поборов первое смущение, стала рассматривать их встречи как деловые. Обычно, прихватив плетеный стул мисс Хэтэуэй, она усаживалась под деревом неподалеку от дома, чтобы иметь возможность видеть, что творится в ее владениях, а Уинфилд растягивался на траве возле ее ног. В солнечные дни он надевал темные очки, получая тем самым несправедливое преимущество.

После завтрака, не отличавшегося во «вдовьем доме» постоянством, Уинфилд забирал свою почту, прихватывал все, что пришло для мисс Торн, и поднимался на холм. Рут всегда ждала его прихода.

– Восхитительная преданность, – заметил он однажды утром.

– Некоторым легко угодить, – парировала она. – Не хочу вас разочаровывать, однако из любви к истине должна признаться, что жду вовсе не мистера Уинфилда, а почтальона.

– Значит, я всегда буду вашим почтальоном, поскольку «в восторге», когда меня ждут, как говорят во «вдовьем доме». Конечно, без расходов не обходится. К примеру, сегодня утром мне