И и Я. Книга об Ие Саввиной - Анатолий Исаакович Васильев

Приехал Толя. Получужой. Всё это очень странно. Не могу понять своего ощущения: вроде рада, что он приехал, а, с другой стороны, какая-то пустота и тяжесть. То ли от меня идет, то ли от него, не разберусь.

Если в общении с человеком нуждаешься ты, а не он, то не обижайся на невнимание и будь благодарен за внимание.

Из дневников:

Глупая, бессмысленная жизнь, полная мелочей и гадости. Всё это изводит меня, расстраивает душу. Пожаловаться бы… а — кому?

В своем состоянии я виновата сама, мой эгоизм. Никого я не люблю, в людях люблю не их самих, а их отношение к себе, и если что не так, начинаю быть полным дерьмом. Сама понимаю, но ведь от этого другим не легче и мне тоже.

Целый день болело сердце. Депрессия. Ездили за город. Не нашли места, где поставить машину и пройтись по лесу: грязь, слякоть, как у меня на душе. Сколько раз убеждалась, что рассчитывать ни на кого, кроме себя, нельзя, и всё же напарываюсь.

Не знаю, как быть. Любая шутка мне колышет душу. Удавить бы эту гадину собственными руками.

Вот она, угрюмая тяжесть дневников. Самое неприятное и обидное, что всё это было сокрыто и кипело глубоко внутри, иногда взрываясь знаменитыми “Саввинскими свечами" (так называла эти гневные вспышки Алла Покровская). Главный пафос этих, порой страшноватых, выбросов заключался в требовании уважения, в чем, как мне кажется, упрекнуть окружающих было нельзя. Но ей-то почему-то виделось по-другому, и, как последний, главный довод, отбивая кулачком ритм по столу, на высокой ноте заявляла: “Я-На-род-ная-ар-тист-ка-Со-вет-ско-го-Со-ю-за!" Она, конечно, прекрасно понимала, что это никакой не довод, тем паче — не главный. Но вот, если внимательно прислушаться к тональности дневниковых записей, то явно услышится жалоба на неуважение и состояние обиды. На что или на кого? Банально — на жизнь.

Этой тончайше сконструированной личности — Ие Саввиной — жаждалось жизненного совершенства, тем более что вне пространства физической жизни оно существует! Отсюда — любовь к высокой литературе и поэзии, музыке и живописи. Даже кулинария — из того же списка. Я не всегда понимал и придавал значение неожиданным (как правило) гневным, даже порой злобным выходам из себя Ии. Иногда ловил на себе ее беспричинный — как мне казалось — ненавидящий взгляд. На мой вопрос “в чем дело?" створки раковины захлопывались, и всё замерзало в недосказанности. Непознанное частью приоткрыл для меня (невольно) Сева Шестаков, бывший муж Ии. А большую часть, до боли невыносимую для меня, открыли поздно найденные, уже в общем-то бесполезные для каких-либо выяснений ее дневники.

Анкетные данные

Из дневника:

Утром звонок. Зав. кадрами: разведена или замужем?

Иногда возникали разговоры о возможном официальном оформлении наших взаимоотношений. Личной, так сказать, человеческой необходимости в этом не было. Мы даже подсмеивались над комичной — как нам казалось — картиной бракосочетания: мол, в наши годы. Нужда в этой акции была чисто практическая — периодически, часто, возникали неотложные, прямо-таки сверхсрочные “бумажные дела": доверенность, какая-нибудь расписка, подпись и так далее. Что такое “хождение за нужной бумагой", известно у нас каждому: всё человеческое уничтожается в тебе долгими ожиданиями у закрытых дверей, просительными нотками в твоем голосе и чудовищной неразберихой при видимости полного порядка (у Кафки про это хорошо).

Штамп в паспорте во многом понижает уровень зависимости от этой макулатуры. Но это простое решение напрочь разбивалось о мою “государственность", внедренную в меня моей мамой. Будучи искренней патриоткой, мама свято верила в то, что она должна честно, до последней капли крови служить своей Отчизне. А Отчизна должна предоставлять маме всё, что положено ей по Конституции: колбасу, работающий лифт, чистый подъезд, тишину после девяти часов вечера и прочее… Аккуратным почерком (всю жизнь проработала в библиотеке!) писала она докладные в райкомы, обкомы, в ЦК и добивалась-таки чистого лифта и вечерней тишины. Я эти победные результаты называл “с паршивой овцы хоть шерсти клок". Так же я определял свое положение “одинокого пенсионера". По нему мне были положены какие-то привилегии по квартплате, по билетам в ж/д транспорте, еще что-то… Дурное занятие, но не хотел я отдавать этот “шерсти клок" государству.

Вверху: Ия с мамой Верой Ивановной Кутеповой.

Внизу: с отцом Сергеем Гавриловичем Саввиным.

Воронеж, конец 1940-х гг.

Вверху: Ия Саввина с первым мужем Всеволодом Шестаковым.

Внизу: с сыном Серёжей. Конец 1950-х гг.

Ия Саввина в кино.

Вверху: с Алексеем Баталовым в картине" Дама с собачкой" (режиссер И. Хейфиц). Ленфильм, 1960 г.

Внизу: Долли Облонская в "Анне Карениной" (режиссер А. Зархи). Мосфильм. 1967 г.

Вверху: "История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж" (режиссер А. Кончаловский). Мосфильм. 1967 г.

Внизу: с Николаем Гринько в "Сюжете для небольшого рассказа" (режиссер С. Юткевич). Мосфильм. 1969 г.

МХАТ. Вверху: с Олегом Ефремовым в спектакле “Утиная охота"(по пьесе А. Вампилова). 1978 г.

Внизу: с Иннокентием Смоктуновским в "Чайке". 1980 г. Фото И. Александрова.

Соловки. 1980 г. "Местаначала нашей истории…"

Вверху слева: Анатолий Васильев. Николай Скорик. Ия Саввина, Алла Покровская. Татьяна Асейкина.

Внизу слева, с Виктором Пановым. Вверху справа: с Аллой Покровской Фото А. Васильева.

На Волге. 1983 г. Фото А.Васильева.

Вверху: с Семеном Степановичем Гейченко.