Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин

Близко зная Нелогова, Буханов взял на себя функции главного обвинителя: «Трудно ответить, какими нитями был связан Нелогов с партией, имея другие принципиальные взгляды в отличие от партийных. Нелогов на фракционное собрание шел за инструкциями и директивами. <…> Сущая ерунда, что ему секретные партдокументы прислали по почте. (Анонимные рассылки печатных материалов, в том числе коммерческих, во времена нэпа были обычным, хотя и нечастым делом – отговорка «прислали по почте» была для оппозиции в принципе непроверяемой. – И. Х.) Живя вместе с ним, он очень уж часто имел новые сведения о состоянии оппозиционной деятельности, а это говорит и за связь с фракционерами». Ерофеев соглашался: «Нелогов враг партии <…> ведет себя с товарищами вызывающе, третирует всех, кто с ним не соглашается»[944]. «Я с начала учебного года был убежден, что Нелогов связан с фракционерами», – отметил Монастырский, лично наблюдавший, однако, как Нелогов голосовал за резолюции большинства партии. «Это плутовство» не ускользнуло и от Буханова. Близость Нелогова к Троцкому «за время пребывания последнего на Юбилейной Сессии ЦИК, его личные симпатии к Троцкому и т. д.» наблюдал Монастырский. Это говорило «за оппозиционность, а тем самым и за фракционность» (заметим этот нечеткий знак равенства между «оппозиционностью» и «фракционностью» – он только появляется). «Нелогов имеет лозунг: „В борьбе все средства хороши“, – отмечал занимавший прежде должность инструктора Минского окружкома, а ныне член президиума кружка Дремчук. – А это уже говорит за многое»[945]. Звучали и дополнительные обвинения: например, что Нелогов «шельмовал товарищей, доводивших до сведения партии о его преступной фракционной работе, как лжецов и провокаторов» и что «при проработке стенограммы Августовского Пленум[а] ЦК и ЦКК, несмотря на запрещение делать выписки из стенограммы, – делал это. И в этом усматривается его элементы фракционности». Нелогов говорил: «„Когда Ленин был при смерти и услыхал, что Сталин будто бы подбирает свою фракцию, то Ленин при первом и последнем свидании со Сталиным сказал ему: ‘Что ты мне не друг’“. – Так толкует Нелогов. Откуда он такую вещь услыхал? По всем вопросам он согласен с оппозицией, а также разделяет и их фракционную работу, поэтому Нелогов парень не наш».

Нелогов не отступал:

Нашу платформу ЦК не печатает, т. к. знает, что в ней содержится правильная оценка деятельности ЦК, и оно этого боится. <…> В партии имеется правое крыло, возглавляемое Сталиным; из крайне правого крыла вырастают фашистские элементы. Действия правого крыла – есть действия фальсификации и шантажа, когда они вырывают документы, кинофильмы, снимая портреты и т. д. <…> Термидорианские элементы в стране растут. Бюрократизм в советах и партии растет[946]. <…> В Китае не берется курс на рабоче-крестьянские массы, а на буржуазию. В Англии берется курс на реформистов, на Перселей, Хиксов, а не на рабочие массы. Это все происходит из‑за политики ЦК ВКП(б). <…> «Правда» пестрит обвинениями нас в контрреволюции – это клеветничество. Сейчас в создавшихся в партии условиях, фракция нужна и необходима.

Зачитав цитаты из «Завещания» Ленина о Сталине, Бухарине и Пятакове, Нелогов добавил, что «Сталин, боясь разоблачения Лениным его, всячески старается не допускать партийцев к Ленину».

Тут Ерофеев вмешался со справкой: «Будучи в военной охране у Ленина в Горках, знаю, что впуск к Ленину был запрещен не Сталиным, а консилиумом врачей».

С особой настойчивостью Нелогов обвинял партийное руководство в «скрытии протокола от 14 ноября 1917 года первого легального Петроградского Губкома», в котором говорилось о «соглашении с эсерами, где Ленин дал лестную характеристику о тов. Троцком. ЦК этот протокол скрыл – это факт. ЦК также скрыл протокол марта 1917 г. где фигура Сталина охарактеризована как оппортунистическая – предательская. Это факт. <…> Требовать всех документов безумно, но документы октября – исторические, скрывать нечего». Здесь нельзя не отметить очень характерное «зеркальное передергивание» и радикальное упрощение оппозиционно настроенным Нелоговым революционного языка прошлой эпохи: «оппортунизм» в устах Ленина в 1917 году означал совсем не то, что «оппортунизм» в обличениях Секретариатом ЦК вождей оппозиции, которым подражал (или которых отражал?) Нелогов.

В оценке члена парткома тов. Ершова, «Нелогов один из лидеров оппозиционеров в нашем университете. Он имеет определенные взгляды на основные хозяйственные, политические и внутрипартийные вопросы, иные, чем у партии. Он идеологически разошелся с партией и ему нечего делать в ней». «Нельзя переносить издевательства над парторганизацией», – согласился секретарь партколлектива Мандельсберг. «Мы к Нелогову проявили максимум терпения для того, чтобы он выпутался из сетей, а он, наоборот, запутался, признав необходимость фракционной работы, – заключил из всего этого председатель кружка Н. Морозов. – Он самоопределился»[947]. В термине «самоопределился» чувствовалось некоторое уважение: партия в какой-то мере ценила определенность, с неопределенностью же было слишком много хлопот.

Настораживало и поведение члена партии с августа 1918 года поляка Владимира Степановича Витковского: Витковский не скрывал, что регулярно получал «антипартийные документы» от тов. Нелогова. «С XIV съезда ВКП(б) я по некоторым вопросам <…> начал симпатизировать оппозиции (были неясности). Но полностью проводил точку большинства, о чем говорят отзывы о моей работе на Урале». Все изменилось после того, как Троцкий и Зиновьев приехали в Ленинград для встречи со своими сторонниками накануне открытия сессии ВЦИК, посвященной 10-летию Октября, и Витковский «стал на точку зрения оппозиции». Студенты Комвуза И. П. Бабкин и Н. М. Пузаков так описывали для Ленинградского губкома встречу вождей оппозиции в городе:

14 октября 1927 года мы пришли на Октябрьский вокзал встретить членов ЦИК-а СССР. Оказывается, со скорым поездом прибыли Троцкий, Зиновьев и Евдокимов. На вокзале мы узнали, что их пришла встретить группа оппозиционеров, человек 100–150. (Очень вероятно, что среди них был и Витковский. – И. Х.) <…> Когда прибыл поезд, около вагона Зиновьева, Троцкого и Евдокимова стала собираться толпа, они около получаса не выходили из вагона, по-видимому, для того, чтобы больше собрать публики. [При выходе из вокзала бывшая жена Зиновьева Злата Ионовна Лилина обратилась к студентам:] «Почему не кричите ура?» Тов. Пузаков ответил: «Было время и кричали». Лилина с нидовольствием возразила: «Тогда зачем вы пришли сюда?» При выходе из вокзала Троцкий, схватил за руку Пузакова, с вопросом «Кто вы такой? покажите ваши документы», т. Пузаков ответил, что я студент бывшего Зиновьевского, сейчас Ленинградского КОМВУЗ-а, и дал билет, выданный Ленинградским КОМВУЗ-ом. Тов. Троцкий, положив билет в карман, сказал: «Я вас считаю белогвардейцем», и, обратившись к публике, сказал: «Позовите ГПУ», дойдя до частной прокатной машины, Троцкий возвратил билет, очевидно, не дождавшись от Пузакова предполагаемых провокаторских