Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

будет видно, что делать дальше, и сел на 146-й автобус. Многолюдно, тесно. Рядом со мной стоит полковник. От него пахнет дорогим французским одеколоном. Наверное, хорошо зарабатывает. Едем, едем… Кругом безымянная земля, безымянные поля, безымянные тропки… Здесь нет лужаек за полями, низовий рек Чуал и Чуке… Нет и воспетых М. Магдеевым46 поля Масры, а также равнины Кисмес. Да, здесь никогда не родятся высокие поэтические души, здесь могут появиться только временщики с мелкой душонкой, которые всю свою жизнь прекрасно умещают в таблицу умножения. Рабы золотого тельца, воры и бандиты в большинстве своём – выходцы из этой среды пришлых людей, которые легко меняют свои взгляды, принципы, веру. Едем, едем, а взгляду не на чем остановиться, что было бы достойно внимания. Совсем не встречаются засеянные хлебами поля, кругом истерзанная, израненная, пустая земля…

Слева осталась деревянная дощечка с надписью «Волынский агрокомплекс», автобус прокатил немного вперёд и остановился у села Ново-Дубовка, где я и вышел. Название не согрело меня, но рядом я увидел другое знакомое слово «Волынка». Деревне посреди Казахстана дать такое странное чужое название «Ново-Дубовка»!

Из автобуса со мной вышли два парня. Вот счастье-то! Оказывается, оба работали в каменном карьере! Спросить их, не из бывших ли зэков они, я не решился. Как хорошо, что ещё есть люди, знающие Волынский карьер! Участливые люди, вспомнившие завод РТИ, невольно попали в точку. Надо срочно обратно в Актас, оттуда на 90-м маршруте ехать в Сарань…

Вот я стою посреди Актаса. Дубовские ребята объяснили мне дорогу, даже нарисовали карту, но я от радости, что ли, не могу сориентироваться. Желающих в Сарань собралось немало. Я без конца всех расспрашиваю, но вот потрясающе, опять попал в кольцо «незнаек». Большинство живёт в Сарани – русские и люди других национальностей, казахов, правда, среди них нет, – но не знают Волынки и о карьере не слышали. Обычно в безликой, безразличной толпе всегда находится одна добрая сострадающая душа. Ею оказалась женщина, внешне похожая на еврейку, с аккуратным пучком седых волос на затылке. «Вы у таксистов поспрашивайте, они народ бывалый», – посоветовала она и рассказала, как добраться до завода РТИ, ещё раз повторила номер автобуса.

В дороге меня вдруг осенило: ведь я всем говорил, что был зэком, работал в лагере и тем самым ошарашивал незнакомых людей, вводил в некоторое замешательство. «Какой там может быть лагерь?» – удивляются они. А когда перечисляю лагеря, пытаюсь убедить их в правильности своих слов, то выходит всё наоборот, мне не верят. Нашёлся даже один дурной человек, который меня же и стал упрекать во лжи. «Пятьдесят лет живу в Михайловке, но ни о каких тюрьмах не знаю». «Не было их здесь и всё. Вот в Долинке были и есть» – не верил другой. Так и остался я для них лжецом.

Никто не знает о существовании здесь чудовищных кровавых лагерей. Люди живут сегодняшним днём, без памяти, без истории, замкнувшись на собственных проблемах. Ограничивая себя, они и не догадываются, что теряют человеческое достоинство, возвращаются в животное состояние. Нет надобности иметь прошлое, нет потребности усваивать уроки истории, пропала Память, умерла. Стоит ли за это обижаться на род человеческий? А может, люди правы, что в эти бесславные времена плюют на свою историю? Да и выдержит ли человеческое сердце память о своём прошлом, если и сегодняшний день гложет его нуждой, нищетой, бесправием? Всё так. Но не появится ли тогда у народа новый грозный тиран? Тиранам не нужна народная Память: они страшно любят смутные времена. В бурлящем потоке им очень легко выплыть наружу! И разве не мечтает узколобый Язов47 стать диктатором? А как он похож на Брежнева, ну прямо вылитый, как две капли воды…

Наверное, в лагере я был вроде бестолкового барана, потому что даже не пытался разузнать, сколько вёрст от Актаса до Караганды. Ведь сто раз слышал слово «Сарань», но где он, в каком районе – даже не поинтересовался. Нас везде и всюду сопровождал конвой – почётный эскорт. Уставят дуло ружья в спину – и вперёд, а мы, как сталинские бараны, так и шли, спотыкаясь, куда погонят. Впрочем, нет, сказать, что все мы были баранами, было бы неверно. Помните ту группу беглецов, о которых я писал вначале? Быстрый, ловкий парень из казахов К. Очень хорошо знал район, легко находил общий язык с людьми. А не был ли Зонегин моряком? Шофёр-литовец умел водить любую машину. Толя Кузовкин – смелый, лихой, решительный парень! Если не ошибаюсь, Абдулла Али-Кази был японским шпионом, два раза он беспрепятственно переходил границу, только на третий попался! Видимо, они лучше всяких картографов знали, где находится Актас и Сарань.

К сожалению, хорошие мысли всегда приходят поздно. Ну как я мог не разузнать хоть бы какие приблизительные координаты карьера, где сам работал?! Еврейка всю дорогу переживала за меня, кстати, вспомнила, что кто-то из её родственников проводил летний отпуск на озере у карьера. Место отдыха? Волынка? Наверное, парни из Дубовки что-то напутали, видимо, меня послали на казахстанский курорт! Какой отдых?!

Когда автобус тронулся, пассажиры оживились, пошли расспросы, споры, один говорит так, другой – эдак! В голове у меня всё смешалось! Жители Саранска тоже не знают лагерь, который я ищу.

Наконец, мы приехали в такой же безликий город, что и наши Альметьевск, Лениногорск. Двух-трёхэтажные домики, в палисадниках – подсолнухи, всё как-то скучно и печально. Старушка-еврейка увидела такси и закричала, подзывая меня. Таксист с двух слов всё понял: «Здесь. Но давно уже камень не добывают». Я стал упрашивать его отвезти меня туда, но он не соглашался, мол, возвращается в Караганду, торопится. На стоянку подошли двое, муж и жена. Прислушался, по говору – чеченцы. Оказалось, женщина знает, где карьер, объяснила, что недалеко отсюда, совсем рядом.

Я успокоился. Еврейка всё не отстаёт, спасибо ей за всё превеликое.

Наконец, таксист согласился. Чеченка объяснила дорогу. Договорились, что таксист отвезёт меня за двойную плату. Едем по узкой разбитой дороге, давно заброшенной и неухоженной. Слева бесконечно тянется кладбище с огромными крестами на могилах. «А где же мусульманское кладбище?» – спросил я у водителя. «Какое мусульманское?» – удивлённо обернулся он. «Здесь же много казахов, татар, вон и чеченцы есть», – отвечаю. Таксист улыбается: «Все вместе лежат, у нас людей не различают по национальности». Я-то думал, отчего это и Караганда, и Сарань, и Актас такие серые, неуютные города, а всё дело, оказывается, в том, что отсутствуют напрочь национальные признаки: нет церквей и мечетей, нет