Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

отвесным каменным забором, в жаркие дни печёт и воздух прогревается настолько, что терпеть нет сил. От жары, кажется, треснет голова. Кто не утерпел и выпил ледяной воды, – сам себе подписал приговор. Вернётся с работы в барак, уляжется спать, а наутро душа вылетела из тела… Более выносливые заключённые сверлили камень тяжёлыми массивными перфораторами, делали шурфы. Дробили глыбы при помощи колунов, ломов и железных клиньев, затем, насколько хватало сил, тащили куски к вагонеткам. Норма – шесть вагонеток. Катишь их по узкоколейке к центру, где вручаешь нормировщику, он помечает каждую вагонетку, затем катишь по наклонной эстакаде, и они поднимаются вверх, будто гусята друг за другом. Наверху их снова пересчитывают и тогда уже выгружают. Другие бригады загружают камень в машины, и те отправляются на стройку. В то время ещё не применялись бетонные плиты, для строительства фундамента пользовались «бутовым камнем», что добывали заключённые. Часть этого камня попадала в руки дробильщиков, они пропускали его через большие круглые жернова и получали два сорта измельчённого камня: крупный назывался «щебень», мелкий – «кленец». Мелкий камень идёт в настоящее время для приготовления бетона. Работа здесь чрезвычайно тяжела. Пересменки нет. От темна до темна «надо упираться рогами», «пахать».

Я уже не помню некоторых подробностей, но меня опять выручили очки. Я не попал в каменоломню. Лейтенант Фунтиков, который сопровождал нас, здоровый, круглощёкий, с белёсыми волосами, узнав, что в Актасе я был бригадиром, сказал: «Будешь и здесь бригадиром!» и велел отойти в сторону. Фунтиков – начальник ППЧ – это планово-производственная часть. Вскоре «стоящих в стороне» собралось немало. Каждый лагерь, провожая этап, старается избавиться от обессилевших, покалеченных, филонов и лентяев, хулиганов и бездельников. Когда бригады были сформированы, Фунтиков зло выругался: «Так вашу …! Этот проклятый Актас! Прислали калек да чертей-очкариков!». Имён, правда, не называл. Мы слушали молча.

Меня поставили бригадиром над семьюдесятью инвалидами. Прежде всего мы стали укреплять зону. Бандитам, ворам, хулиганам сойдёт и забор из колючей проволоки, а для нас стали рыть рвы вдоль забора, даже машина не могла преодолеть их. Каждую ночь мы строили планы в надежде, что начинаются новые времена, что скоро будем дома, а начальство наверху, полковники и подполковники, всё трусили, чего-то выжидали; словом, совсем не чувствовали перемен. Сначала мы копали рвы глубиной восемьдесят сантиметров, затем до метра, а после посещения зоны одним генералом углубили их до одного метра двадцати сантиметров, Но и это ещё не всё, у основания всего забора нужно было разбросать кольца из колючей проволоки, которые назывались «спираль Бруно»42. Два человека держали на жерди огромный клубок колючей проволоки и постепенно разматывали его, делая кольца. Поверх этих колец устанавливалась ещё наклонная ограда. Кто рвы копает, кто проволоку разматывает – территория зоны немаленькая. В определённом месте стояли громадные печи для обжига извести. Рядом полным ходом шла стройка, поговаривали, квартирного дома. После завершения укрепления зоны нас должны были перебросить на эту стройку.

Над круглыми печами для обжига извести была пригвождена фанера со словами «Берегись козла!», а вдоль всей эстакады было написано «Берегись орла!». Если нарушался режим работы печи, то камень плавился и превращался в спёкшиеся комки. Оторвать их от стенок печи было делом невероятно трудным. Расплавленный камень назывался «козёл». Внизу гружёные вагонетки специальными крюками цеплялись к стальному тросу и по наклонной эстакаде под углом в сорок пять градусов ползли наверх. Рядом по узкоколейке двигались вниз пустые вагонетки. Иногда, правда, это случалось редко, гружёная вагонетка срывалась вниз. Она называлась «орёл». Не дай бог видеть это. «Орёл» срывался вниз, стягивая с троса другую вагонетку, та, в свою очередь, следующую – и так далее. Перевёрнутые вагонетки летят как попало, словно ядра, со скрежетом падают друг на друга. Работающие внизу заключённые с диким криком разбегаются в разные стороны. А падают по десять-двадцать вагонеток одновременно. Земля содрогается, пыль стоит столбом. Долго и медленно оседает она… Работа останавливается, карьер гудит и стонет.

Да, видел я полёт «орла», не приведи господи, увидеть ещё раз. Я видел, как падающая вагонетка раздавила двух заключённых: в то время как они беспечно спускались по боковой лестнице. В лагере человека повсюду подстерегала смертельная опасность! За установку забора из колючей проволоки хорошо платили, норма выполнялась. А если бы нет, то со слабых да хромых хозяева лагеря снимали бы по три шкуры! Когда привозили уголь, цемент, лес, ставили на разгрузку вагонов, но работой по-прежнему оставалось укрепление зоны. Разгружали споро, но выработать норму по добыче камня не удавалось. Норма, шесть вагонеток, изматывала до предела. Полуголодные, не знающие отдыха «доходяги» совсем отощали и высохли, рёбра торчали наружу. Нашу бригаду перевели в карьер. Мы тоже взялись за лом и кирку. Сравнительно молодые и здоровые рубили и грузили камень, другие выгребали грязь. Гружёным вагонеткам потеряли счёт. За одну неделю бригада дошла до полного истощения. В один прекрасный день наш технорук немец Штуккерт собрал всех бригадиров на эстакаде, в комнате, где сидели нормировщики. Здесь были литовец Эдуардас Бринклис, бандеровец Илья Марусак и другие бригадиры, среди них затесался и я.

План действительно не выполнялся. Летом 1953 года заключённые почувствовали приближение разных перемен, стали работать спустя рукава, филонить, чтобы сохранить последнее здоровье.

Технорук, немец с Поволжья, грузный и неуклюжий, как стог сена, по-видимому, сам был ссыльным под надзором. «План не идёт, план! – говорил он, тяжело переваливаясь по комнате. – И мы не имеем права не выполнять его. Давайте сделаем так. Найдите семь-восемь человек, вручите им по дубинке и пусть они следят за выполнением нормы. Раньше мы так работали с заключёнными. Дубинка, она… любой план сделает!» Услышав такое, бригадиры на миг растерялись. Мы не знали дубинок и колотушек. Неужели в пятьдесят третьем, после смерти тирана, мы станем заставлять друг друга работать дубинкой?! Избивать тех, кто прошёл Колыму, Джезказган, Кенгир, Магадан?

Я и так был зол и постоянно ругался с Фунтиковым за то, что погнал стариков из моей бригады в карьер, а теперь… Сам не знаю, как в моих руках очутился топор, но в один прекрасный момент, страшно ругаясь, я погнался за Штуккертом и гонял его по всей эстакаде. Хорошо, ребята вовремя остановили меня. Штуккерт оказался человеком, не стал докладывать начальству и вообще с тех пор обходил мою бригаду стороной. Правда, один из моей бригады по фамилии Чуянов, с лицом сплошь заросшим волосом, доложил Фунтикову об инциденте, но тот дело замял. Пятьдесят третий год! Вот и первая ласточка перемен: иностранцам разрешили через Красный Крест»43