Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

выше своё, так называемое «национальное самосознание», стремясь присвоить себе, заложить в фундамент своей истории, причём умело и искусно, национальные достижения татар. Уж не в этом ли кроется причина неуважительного отношения татар к своей национальности, что тысячелетие слышались проклятия в их адрес?!

Известный путешественник Марко Поло38 описал свои последние путешествия в «Книге о разнообразии мира» в 1298 году и закончил её в генуэзской тюрьме. Начав путешествие в Венеции, он побывал в Судаке, Укеке, Сарае, Булгаре, Средней Азии, на Дальнем Востоке, в Японии, Корее, Индии. Много стран объездил знаменитый Марко Поло и через раз употребляет в книге слово «татары». Представителей многих других народов он называет татарами; таким образом, всё хорошее и плохое приписывает волжским татарам. То, что плохое пишется на камне, а хорошее – на песке, мы знаем по себе и давно; даже слабый ветерок стирает хорошее с песка, и оно забывается. У него и в Армении, и в Грузии татары, «большая страна Персия, а в старину она была ещё больше и сильнее, а ныне татары разорили и разграбили её», «Балк большой, знатный город, а прежде он был больше и лучше, татары грабили его и разрушали» и т. д. Когда-то за Уралом жили племена под названием «татары», Крым и Кавказ считались «страной татар». Племена исчезли, а зло, совершённое ими, приписали казанским татарам. И до каких пор так будет продолжаться, ведь должен же быть этому когда-нибудь конец?!

Выйдя из неприглядного пыльного здания завода, я стал спускаться к карьеру, где добывали глину. Озираюсь, ищу… Со стороны шахты, где я в своё время работал кочегаром, плывёт не то чёрная туча, не то дым, похожий на жидкий дёготь. Чёрный дым вызывает в душе тревогу и сомнение. Мельницы, где измельчалась сухая глина, уже нет, вместо неё сараюха-развалюха. Нет и крытой галереи, что соединяла карьер с заводом, не осталось и транспортёра, который, как чёрная змея, сутками напролёт высасывал нашу кровь. Карьер лежит сказочным осьминогом, распустившим во все стороны свои щупальца-рвы. Он стал глубже: куда ни глянь – грязные, разорванные по краям, обвалившиеся ямы. Раньше большая часть зоны приходилась на ровную степь. Как-то нашу бригаду заставили складывать из кирпичей блоки различной формы. Бригадиром был у нас русский парень Фёдор Лобков. Лето. Жара. Во рвах карьера, откуда вынули глину, скопилась талая вода. Мы с профессором Ростиславом Илечко подносим на носилках раствор для каменщиков – мастеров по сборке блоков. Теодор Августович Цеплитис – лучший каменщик – учит меня своей работе. «Тебя научить туфтить или хочешь работать по-настоящему?» – спрашивает он. Я в растерянности: как это? Теодор Августович, не поленившись, ведёт меня к зданию завода. Первую очередь строили японские и немецкие военнопленные, вторую – представители народов России, наши соотечественники. Стены, что поднимали японцы и немцы, гладкие как зеркало, кирпич подогнан к кирпичу. «Смотри, японские и немецкие пленные не считались с тем, что строят в чужой стране, врагам, дело делали на совесть… А как строили россияне, сам видишь… «Я удивился такому острому глазу Теодора Августовича. Впрочем, невозможно было не заметить стену наших земляков: кирпичи в кладке лежали вкривь и вкось, словно пьяные, большими косматыми болячками застыл раствор…

Сейчас степи нет, даже представить трудно, что когда-то здесь была голая равнина. Где они, те места, где мы с немцем Хайнцем Бемом собирали шампиньоны? Чего только нет в этих проклятых краях. Недавно по телевидению прозвучало горькое выступление одного директора металлургического комбината о том, что бесхозно валяется железо, а на комбинате остался трёхдневный запас металла. Правильно говорил: только здесь, на этом пятачке, лежат бесполезно, ржавеют сотни тонн металла. Огромные моторы, гусеничные траки, новая арматура, проволока разных калибров, покоробившиеся, искривлённые, но новые станки и ещё, и ещё что-то, чего я и не знаю… Судя по всему, новое поколение, сменившее нас, работящим не назовёшь. И откуда здесь такое количество железа, после каких сражений лежит оно здесь? Под руководством нашего мастера, «вольняшки» Эдуарда Ивановича Шатшнайдера, мы начали строить здание под большой цех, где и зимой можно было готовить кирпичные блоки. Однажды я спускался в подвал и ненароком ударился лбом о поперечную железную перекладину. Поднял голову и увидел написанные мелом слова «О, милая!». Душа моя затрепетала…

Сегодня здесь пустующие развалины, но тем не менее я вспомнил этот влюблённый призыв на железной перекладине. О, человек, застонала моя душа, ты одним этим словом, одним знаком помог мне стать писателем, призвал к прощению и любви. Спасибо тебе! К кому был обращён поэтический призыв, я не знаю, но он достиг цели, я принял его. Сегодня, 20 августа 1990 года, я ищу следы этого здания, но следов нет, их тоже поглотило время.

С такого знакомого актасского неба вдруг закапали первые крупные капли дождя, но зонтик доставать не хотелось. Человеческая душа похожа на дерево, она также состоит из годовых колец. И разве девяностый год не разбудил мою успокаивающуюся душу, не сделал новое кольцо в моей памяти и душе?!

Дождь заколошматил по разбросанному в округе покорёженному металлолому, заливал обвалившиеся рвы, словно пытаясь скрыть под водой мусор, оставленный здесь, можно подумать, всем человечеством… Никак не могу вспомнить, вили под этими крутыми обрывистыми берегами гнёзда ласточки-береговушки или я ищу здесь то, чего никогда не было?

Дождь сильнее и сильнее льёт на сырую землю, на эти раны в земле, оставленные сотнями судеб. Беззвучно катятся по щекам и мои слёзы, светлые, очищающие, слёзы старого человека, приближающегося к своему закату…

Конечно, не для радостного свидания явился я в эти края. Варварское глумление над природой, загрязнение светлого лика земли, бесхозяйственность – вот с чем довелось встретиться. Будто горькую отраву всыпали в мою прошлую незаживающую рану. Я ещё раз убедился в том, что и тогда и теперь настоящие хозяева Казахстана – империалисты, насильники, колонизаторы.

На следующий день с утра до вечера я писал не отрываясь. Завтра, даст бог, опишу встречу с каменными катакомбами Волынки. Не знаю, доберусь ли до Карабаса. А если будут погожие деньки, обязательно побываю ещё раз в Актасе. Очень хочется побывать! Днём вышел прогуляться по городу. Вот я и привык к нему. В центре обнаружил симпатичный искусственный водоём. В чистой воде плавает голубиный пух. Обедать отправился в знакомый ресторан. За мой столик сели двое, здоровые, коренастые, хорошо одетые. Как говорится, сомневающийся да усомнится, стал я прислушиваться к их разговору. Оказывается, ругают «Рух», который борется за свободу Украины. Удивительно близкое нам слово «Рух» означает «действие».