Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– Не дотекло маленько! Ну, да другой раз перелью столько же. – И закричал: – Керосина нету! Кончился керосин! Завтра приходите, которые сегодня не получили! – Он кричал куда-то в темноту, выше моей головы, и совершенно не обращал никакого внимания на то, что я стояла около самой бочки.

– Послушайте! У меня дома нет ни капли керосина! Я не могу зажечь лампу!..

– А мне что делать? Видите сами, бочка пустая… Приходите завтра!

– Завтра, завтра! – загудели, стоявшие позади меня. – Завтра опять будем стоять пять часов! И опять керосина не будет! – возмущались в толпе, сбившейся в кучу.

– А я виноват? Ваш керосин я в сапоги себе не прячу! Говорю вам, нету больше! – В толпе все больше и больше нарастает озлобление. Столько часов мерзли, а теперь иди домой без керосина!..

– Ну, вот что, гражданки! Я вам выдам номерки, и у вас завтра будет своя очередь. Сколько вас здесь? – Стали считать: одиннадцать, семнадцать…

– А ты откуда примазался? – вдруг все набросились на какого-то мужчину, который только что подошел. – Вас тут не было! Это неправильно! Мы тут стоим уже много часов!.. В нашу очередь мы вас не принимаем!..

– Да нет! Я после вас! Мне немного нужно керосину… Только бы немного в лампу! А то в комнате темнота.

Нам выдали номерки, и мы разошлись по домам без керосина… Пришла домой. В комнате темно и холодно. Ноги и руки замерзли… Голодна ужасно… Чтобы согреться, легла на кровать, закрылась шубой. Но от холода стучат зубы, и дрожь пробегает по телу.

– Тина Дмитриевна! Вы вернулись? Получили керосин? – спрашивает хозяйка через двери.

– Нет! Керосин кончился как раз перед моей очередью.

– У них всегда так! Идите ко мне. У меня тепло и лампа горит. Захватите сахар. Я вас чаем напою…

И вот я сижу и постепенно отогреваюсь у чужого тепла. А хозяйка рассказывает новости:

– В соседней квартире новые жильцы, какой-то офицер с женой и с собакой… Она не похожа на русскую: голова кудрявая, как у негров; в ушах – большие круглые серьги. Сама маленькая, а он огромный мужчина… У других соседей к кухарке пришел муж – солдат с фронта. Я его встретила на лестнице. Прямо разбойник с большой дороги! Грязный, бородатый, волосы на голове длинные; шинель прожженная, смятая; все нараспашку; гимнастерка без пояса; фуражка блином на затылке. В руках винтовка!.. Я посторонилась, дала ему пройти, а потом потихоньку поднялась за ним и стала смотреть, кого это он идет грабить и убивать.… Слава богу, прошел вашу дверь и стучится в соседнюю… Ну, думаю, на этот раз Бог спас!.. Но сама не ухожу, жду, что будет дальше? Дверь открыла Пелагея. И вдруг кричит: «Степан! Ты ли это?» И бросилась ему на шею… Вот тебе и раз! Я думала – разбойник, а он оказался солдат и Пелагеин муж! С фронта вернулся.

После чая я согрелась, пошла в свою комнату, легла в постель и заснула. На другой день получила керосин и пошла в продовольственную лавку. Показала свои карточки:

– Дайте мне картошки или какой-нибудь крупы!

– Картошка померзла. А крупы нет никакой…

Пошла домой с керосином, но без продуктов. Придется пить чай с черным заплесневевшим хлебом… Если так будет продолжаться, то я поеду в Баку! Там хоть за керосином не нужно будет стоять в очереди!..

– Здравствуйте! Что это вы несете в бутылке?

– Керосин. А вы что несете?

– Картошку… Была на уроке. Он доктор. Ему клиенты вместо денег приносят продукты. Так вот они и мне дали немного. Я занимаюсь с их детьми. Идемте ко мне. Я и с вами поделюсь картошкой…

Эта добрая женщина была учительница в гимназии генерала Левандовского и давала еще уроки на стороне, чтобы иметь все необходимое для себя и матери. И все же никак не удавалось ей заработать достаточно. По вечерам в комнате матери горела плошка. Маленькая лампа зажигалась, только когда приходили ученики. А как только они уходили, лампочка тушилась, и две старые женщины сидели с лампадкой, от которой больше было копоти, чем света… Когда мы пришли в ее квартиру, она, прежде всего, заглянула в комнату, где лежала ее мать.

– Мама! Ты спишь? – спросила она.

На постели что-то зашевелилось, и совсем детский голос ответил:

– Нет, Аня, не сплю. Жду тебя! – Старушка была так мала и худа, что ее можно было принять за десятилетнюю девочку.

Мать и дочь обе были стары. Но дочь была немного выше матери и покрепче. Я подошла к постели и поздоровалась со старушкой.

– Спасибо, что пришли, – сказала она. – Аня, угости нас чаем.

– Я, мама, обещала дать ей картошки! Тина Дмитриевна! Идите сюда, – позвала меня Анна Николаевна. – Вот вам две большие картофелины. А это будет нам с мамой.

– Анна Николаевна, я не хочу ничего отнимать от вас. Я свободна и могу стоять в очереди. А вы заняты; у вас на руках мать!

– Я только беру для нее. Мне одной ничего не нужно. А она сильно ослабела, совсем почти не может ходить… Мне жаль ее… Я так хотела бы, чтобы она дожила до того счастливого времени, когда всем в России будет легче жить…

– А вы, Анна Николаевна, думаете, что время это уже близко?..

– Несомненно!.. Оно уже пришлю! Почти тут!.. Идет ломка всего отжившего… Все дается трудно. Будет еще много жертв!.. Но зато как потом будет все хорошо!.. Как светла и радостна будет жизнь!!..

– А по-моему, так идет все хуже и хуже! Голод! Убийства! Солдаты бросили фронт. Турки взяли Сарыкамыш, Карс, Александрополь. И, говорят, идут на Баку… Здесь заседают солдатские и рабочие комитеты и бсуждают мировые политические вопросы. А турки забирают город за городом…

– Милая Тина Дмитриевна, лес рубят, щепки летят!.. Нужно сначала разрушить все старое. А потом станем строить новое здание…

– Не забывайте, что в числе этих щепок – я, вы и ваша мать…

– Да, это несомненно так. Когда строят большое здание, не стоит подбирать каждый упавший гвоздик…

Первый упавший гвоздик была ее мать… Не выдержала «карманная» старушка – так все знакомые Билибиной звали ее мать – и к весне умерла. Анна Николаевна стала после этого как будто меньше ростом, а волосы на голове совсем белые, хотя она всячески старалась сохранить полную бодрость и спокойствие…

Муж Пелагеи с винтовкой в руках уходил из дома с утра и только к ночи возвращался.