Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

class="p1">– А ночью лежит и все одно твердит – об убийствах… Боюсь я его… Страшный какой-то стал… Ночью не спит, без конца говорит невесть что!.. Прямо с ума рехнулся… Винтовку из рук не выпускает, – рассказывала Пелагея. – Мы, говорит, им покажем!.. Если здесь нельзя развернуться – пойдем во Владикавказ. И все время ругается и грозит всех перебить… Никогда прежде он таким не был! На войну пошел, был смирный… Что сделалось с человеком, не знаю… Говорит: хорошие люди научили, как нужно жить!..

Но недолго он у нее пожил… Забрал все деньги, которые она заработала, и ушел во Владикавказ.

– Как только дам знать, – сказал он на прощание, – приезжай. Тебя там барыней сделаю! У самой прислуги будут… Довольно работать на буржуев!..

– Боюсь я его такого… – но все-таки весной уехала к нему во Владикавказ…

* * *

Голод донял меня! Деньги есть, но купить ничего нельзя!.. Вспомнила слова доктора Беляева и пошла в продовольственный склад врачей. Помещение знакомое: бывшее Окружное медицинское управление. В бывшей канцелярии – тоже канцелярия. Но теперь за столами сидят какие-то незнакомые барышни. Спросила у одной из них, могу ли я получить из склада что-нибудь из продуктов?

– Мы выдаем только своим, то есть врачам и их семействам…

– Я сестра милосердия и вдова врача.

Девушка посмотрела на меня:

– Вы пойдите к заведующему, доктору Ващенко.

Это имя меня подбодрило: ведь доктор Ващенко был друг мужа, и постоянно пили вместе. Они и жили вместе в Ване…

– Здравствуйте, доктор! Вы теперь на новой должности, по времени очень важной, – заведующий продовольствием? Могу ли и я получить что-нибудь из вашего склада? Я совсем заголодала. Ничего не могу купить… Для всех приближается Пасха… А у меня ничего нет!..

– К сожалению, я не имею права выдавать продукты посторонним лицам. Эта организация только для врачей и их семейств!..

– Доктор! Ведь вы знаете, что мой муж был тоже врач!.. А я и по сей день состою сестрой милосердия!.. Разве я не принадлежу к семье врачей?!

– Да, но у нас столько нуждающихся членов… А насчет вдов у нас нет распоряжений… Я не могу поэтому ничего сделать для вас! Все продукты на учете…

Прошла и Пасха, такая же голодная, как и голодное было Рождество!.. После Пасхи я переменила комнату. Живу на Анастасиевской улице, над самой Курой, в армянской семье. Очень приятные люди. С приходом весны и тепла как-то и продовольственный вопрос стал менее острым; не так хочется есть… Пришли ко мне знакомые, и мы пошли смотреть Куру, которая катит свои бурные волны, почти выходя из берегов. Как здесь прекрасно! Деревья уже зеленые; цветут шиповники и какие-то кусты. Мы сели над обрывом и были прямо захвачены красотой весны…

Мои знакомые тоже бакинцы. Они уехали в начале войны из Баку: он офицер, был на Западном фронте; она работала сестрой милосердия в Москве в госпитале. Недавно вернулись в Тифлис, и мы случайно встретились…

– Как красив мир!.. Только живи да радуйся!.. Но человек все испоганил. И себе, и другим жизнь отравляет, – с грустью говорит Сергей Петрович. – Последнее время в Москве мы дольше недели не жили на одной квартире. Сна, еды лишились. Малейший шум на лестнице приводил нас в нервное состояние. Мы соскакивали с постели и ждали, что вот-вот постучат к нам в дверь, и ворвется кровожадная банда и тут же учинит расправу… Не смерть страшна! Я ее видел много раз; был два раза ранен… Но ужасно это полное бессилие перед диким разгулом толпы насильников, опьяненных своей безнаказанностью… Потом дошли до нас слухи, что появились какие-то «добровольцы», которые открыто борются с коммунистами. Мы решили из Москвы бежать. Добрались до Пятигорска. Но и тут пришлось прятаться. Город был полон коммунистами. Каждую ночь они делали обыски и утром целыми партиями расстреливали захваченных без суда и следствия. Приведут партию на Машук, заставят арестованных вырыть яму – и расстреливают их. Некоторые падали в яму еще живыми… Так их живыми и закапывали…

– Я поступила в ресторан подавальщицей. А он, – она показала на своего мужа, – работал на кухне, делал все, что ему поручали. Целыми вечерами, часто очень поздними, подаю и угождаю клиентам. И часто слышу их рассказы, сколько они убили и кого еще убьют… У меня мороз по коже идет. Думаю, упаду или закричу от страха и мук… Но я виду не подаю, улыбаюсь, за коммунистку иду…

– Почему вы их не травили, не убивали так же, как они убивали беззащитных людей?! – говорит вдруг какая-то женщина, сидевшая рядом со мной.

– Ну, где там! Разве возможно?! Да мы только и думали, как бы скорее выбраться из Пятигорска и добраться до Тифлиса, где тишина, порядок и никаких коммунистов нету…

– Вам бы не в Тифлис стремиться, а в эту героическую белую армию! – снова говорит женщина.

– Позвольте! Вам-то какое дело? Почему вы вмешиваетесь в чужой разговор? – обиженно говорит полковник.

– Потому что я вдова офицера! Мои дети учились в Кадетском корпусе во Владикавказе, пока коммунисты их не выгнали… Двое моих мальчиков ушли в белую армию: старшему было шестнадцать лет, а младшему – четырнадцать!.. А вот вы – здоровый, не калека, с полковничьими погонами на плечах – сидите вот тут и любуетесь Курой… Моим же детям вместо учения в школе приходится сражаться с насильниками и убийцами, – она заплакала…

Мы встали и молча пошли по домам.

– Нет! Довольно с меня!.. Не хочу никуда больше ехать! – сказал полковник. – Мы так устали, изнервничались, пока добрались до Тифлиса!.. И теперь опять ехать, скитаться, мерзнуть, голодать, спать в грязи – на земле!.. Нет, нет! Довольно! Никуда я больше не поеду! Никуда…

Мы расстались.

Бедная Россия! Кому не лень, тот тебя и раздирает… Турки осадили Баку и будто даже уже взяли его… В Тифлисе образовалось Закавказское правительство из представителей грузин, армян и татар, которые грызут друг другу горло. В городе фактически никаких войск нет… Охрану и порядок поручили вновь сформированному эскадрону из мальчиков-кадет да гимназистов. Но офицеры, вернувшиеся с фронта, туда не идут, хотя их в городе тысячи… Турки шагают по Закавказью, занимая город за городом, а русские солдаты продают им за ненадобностью свои пушки. Продали целую батарею и прислали об этом донесение в Штаб, что деньги за проданные пушки получили сполна. В Карсе солдаты арестовали всех офицеров, заперли их в крепостные казематы и ждут только какого-то депутата, чтобы всех их расстрелять.

Это рассказал приехавший из Карса армянин-офицер. К счастью, он же и выручил всех арестованных