Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

погнали нас всех, кроме жены фармацевта, в город, который был от вокзала в семи верстах! Теплое солнце только что поднялось и освещало все мягким и теплым светом. Все были очень рады очутиться на свежем воздухе… Когда мы проходили мимо базара, который уже был полон народа, нам не позволили ничего купить и не позволили ни с кем разговаривать, точно мы были страшные преступники…

В бывшей канцелярии губернатора нас допросили, проверили наши паспорта и, не дав отдохнуть, погнали обратно на станцию. Там мы взяли наши вещи, и под тем же конвоем нас посадили в вагоны. Поезд тронулся… Все вздохнули с облегчением. Многие и перекрестились. Чем дальше позади оставался Елизаветполь, тем поезд шел быстрее, и мы наконец доехали до Баку без новых приключений. Фармацевт с женой и петухом сидели со мной в одном вагоне. И что было очень странно, это то, что жена фармацевта, видимо, совсем забыла, что собиралась рожать!

– Доеду до Баку, там и буду рожать! – сказала она, когда я ей напомнила про вчерашние схватки.

* * *

Вот и опять родной бакинский вокзал. И все такой же. Только грязь всюду и запустение… Впрочем, чего же удивляться? Здесь ведь была война, и город был осажден неприятелем. Теперь вот опять почистится и заблестит по-прежнему! Вероятно, и на улицах тоже полный хаос…

Я взяла чемоданчик и пошла пешком домой. Денег у меня было мало, и цен новых я не знала. Сколько теперь возьмет фаэтон до нашего дома? Боюсь и спросить… Однако когда я вышла на площадь перед вокзалом, то никаких перемен там найти не могла. Как и всегда, около подъезда стояла линия фаэтонов и даже автомобилей. Как и раньше, они сами предлагали пассажирам свои услуги, но я отказалась и пошла пешком – всего ведь только два квартала до дома. Смотрю кругом, но ничего необычного не вижу! Нигде нет ни воронок от снарядов, ни разрушенных домов, ни поваленных телефонных столбов. Всё на месте. Все цело и в порядке… Завернула за угол на нашу Биржевую улицу и прежде всего увидела наш дом. Цел и он! Но в самом доме многое изменилось. Дети все очень похудели. И у Нины лицо совсем другое: исчезла та привычная самоуверенность и сознание своего превосходства над окружающим…

– Мы здесь не меньше пережили, чем ты во время войны. Натерпелись… У нас ведь тоже вроде Сарыкамыша было, когда турки осадили город. Наш дом в двух местах ранен снарядом… А главное – нечего было есть! Дети чуть не умерли… Татары не пропускали в город ничего из продуктов. Выдавали всем пшеницу в зерне, а вместо сахара – кишмиш. Мы пшеницу сначала мочили, а потом варили. Она от этого сильно разбухала и становилась почти мягкая. Но и животы тоже от нее разбухали и становились твердыми как камень. Дети как поедят ее – так и лежат без памяти… Последнее время перед бегством из Баку дети уже почти не могли ходить. Я думала, что они все умрут. Опухли… Кожа стала белая, прозрачная. Мара и Леля лежали, большею частью в полусознании. А Надя и Таня были покрепче и почти все время просили есть. И в такое отчаяние они привели меня, что я решила пойти к отцу, попросить у него муки и самой испечь хлеб. Я у него перед этим год не была. Но тут ради детей решила пойти. Пришла… Но только я заговорила о муке, как они оба набросились на меня: «Ага! Вспомнила про отца, когда нужно что-нибудь! А где же твои поклонники?! Почему ты у них не просишь?! Они-то, наверно, имеют в запасе, что нужно… А почему у тебя нет ничего?! Когда все люди хлопотали и собирали запасы, ты веселилась! А теперь, когда есть нечего, ты пришла ко мне отнимать последнее!!..» Я ушла, не ответив ничего… Вскоре все улицы в верхней части города перерыли окопами и перегородили баррикадами. Всех, и старых, и молодых, погнали на оборону. И я больше не видела никого из наших до бегства из Баку…

– Ну, а разве у Бакланова то же самое было? Ведь у него тоже дети?

– Не знаю… Вероятно, у него все было. Но я к ним не обращалась. Он зарабатывал огромные деньги и имел, конечно, все…

– Что делал Яша?

– Он устроился санитаром: переносил раненых. Ваньку забрали тоже. И еще некоторых знакомых. Но многие откупились – нанимали за себя.

– Как это возможно нанимать за себя?

– А вот делали!.. Поймают каких-нибудь мальчишек, окопы-то ведь тут же, в городе, на улицах. Мальчишки все равно все время тут. Им интересно быть со взрослыми. Ну, их и просят то воду принести для питья, или патроны, или сходить за папиросами. Эти мальчишки много помогли! Их посылали даже в разведку к неприятелю!.. Ты знаешь сына нашего квартиранта Зибермана – Жоржика? Все говорят, что он заслужил Георгиевский крест своим геройским поведением. Его много раз посылали в разведку в самые опасные места. Таких мальчишек около окопов было сотни. Они все поручения исполняли моментально. Бывало и так даже, что говорят: «Послушайте, ребята! Посидите за меня в окопе. Я схожу к доктору. Живот у меня болит. Нá вот тебе деньги и мою винтовку. А если турки покажутся, так ты ведь стрелять можешь?» Эти маленькие герои страшно были польщены, что им взрослые доверяют такую важную вещь! Но от денег отказывались и даже обижались. «На что мне деньги! Я и даром буду стрелять в турка! Только оставьте побольше патронов!» Иногда взрослые уйдут и забудут про детей… А когда вернутся, то «защитники» не раз бывали убиты или ранены. Несчастные армяне дрались до последнего. Когда же турки и татары ворвались в верхнюю часть города, то первым делом они стали резать армянское население… Когда положение стало совсем критическим и турки заняли почти всю верхнюю часть города, всюду на стенах были расклеены объявления: «Если придется оставить город, то населению дадут знать об этом сиренами с пароходов. Всем будет указано по районам, кому к каким пристаням уходить». Но, когда турки стали стрелять по городу из пушек, то жители, не ожидая сигнала сирен, сами пошли к пристаням, кто куда хотел… Я страшно волновалась и чувствовала, что происходит что-то жуткое, но спросить было не у кого… Поэтому мы с Дашей одели детей, взяли на руки – она Мару, а я – Лелю, и пошли на пристань. Надя и Таня шли, держась за наши платья. От нас до пристани