Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

сомнений. А у некоторых даже начинает возникать сознание своей силы. Достигнув вершины могущества, Гитлер вообразил, что для его желаний отныне нет никаких границ. Ему казалось, что он совершил невозможное.

Из его высказываний видно, что он придерживался не слишком высокого мнения о своей особе, не испытывал он и особого уважения к утопающей в богатствах клике, которой обязан своим возвышением. Лишь бы они повиновались ему и позволяли использовать себя в корыстных целях! Его вид, поведение, речи, его духовное развитие — во всем ощущалась его тесная связь с ними. 27 января 1932 года фюрер «прорвал линию» западногерманских промышленных воротил. После этого они подчинялись ему, сперва по доброй воле, а потом и по принуждению.

Ни он, ни они не отличались проницательностью. В течение двенадцати лет он правил самыми глупыми и бессердечными методами, какие только можно придумать. Он так и не постиг законов, которые уничтожили его, прежде чем он понял, как это произошло. Силы, которые его поддерживали, сохранились — только не в прежнем виде. Действия, которые они совершали через своего ставленника, кончились плохо для них.

Разумеется, были осуждены генералы, министры, журналисты — все, кто только исполнял чужую волю. Для главных же виновников событий 27 января не нашлось ни одной виселицы. Это и понятно, они были связаны с победителями договорами, мировые тресты давно уже помогали фашизму. В Германии еще в давние времена было шестьдесят американских предприятий, но не только они работали на нацистов с начала войны, были и другие. В то время как с той и другой стороны гибли солдаты, тресты были связаны круговой порукой. Измену искали повсюду, только не в высших сферах, которые наживались на том, что приносили в жертву как свои, так и чужие народы. Владельцы заводов Фарбениндустри наживались на бомбардировке немецких городов. Ни одна бомба не была сброшена на их центральные здания во Франкфурте. Но эти люди несут ответственность не только за войну, но и за события, предшествовавшие ей.

Немецкие промышленники ни капли не дорожили Германией: иначе они не навязали бы ей Гитлера. В то же время они не предвидели его неизбежного краха. Это они настоящие преступники; все, кроме завзятых стяжателей, видели, что выдвинутый ими фюрер не принесет ничего, кроме бедствий. Неудержимая страсть к обогащению подавляет в отдельных людях — как и во всем обществе! — зачатки понимания жизни; она окутывает туманом истинное положение вещей в мире. Человек перестает соображать: он занят наживой.

Сейчас они вынуждены служить на побегушках у победителей. К этому привела их тупая ограниченность, которая является органическим свойством не только немецких богачей. Они прилагают все усилия, для того чтобы выжить: ведь тресты продолжают существовать. Те, кто правил миром, временно отодвинуты на задний план, но они не утихомирились. Одержимые глупостью и ложными идеями, они продолжают разрабатывать все новые и новые планы, опирающиеся только на власть и богатство, и поэтому — бессмысленные.

Родина — социалистическое понятие. Тресты не знают родины. «Уроки немецкой истории» подводят читателя к пониманию этой мысли задолго до того, как она высказывается автором. Истины, доказываемые в книге, должны стать достоянием всего мира, они содержат поучительный урок для всего мира. Приложение примечаний вполне оправдано. Надо, чтобы каждый понимал все: слова, факты, людей, и каждый должен прочитать заключительные слова книги: «Вот урок, который мы должны извлечь из политических и экономических событий за последние пятьдесят лет: мы, немцы, перепробовали все методы буржуазного управления — все они оказались непригодными. Мы позволяли вести себя по самым извилистым дорогам. Они кончились пропастью — ничем! Только на один путь еще не вступала Германия; только одной силе еще не доверялась она. Сила, о которой мы говорим, — социалисты. Указанный ими путь ведет к свободной и счастливой Германии, к Германии, которая покончит с нуждой, горем и эксплуатацией человека человеком!»

ГОРОД, ДОСТОЙНЫЙ ЛЮБВИ

ермания разделена на части, та же участь постигла и Берлин. Но, несмотря на раскол, немцы понимают друг друга — этого достаточно. Для достижения согласия созданы благоприятные внешние условия: они отсутствовали во времена движения сопротивления. Появились также и необходимые внутренние предпосылки.

Как это происходит? В 1914 и 1944 годах Францию было невозможно расчленить: ибо Франция — это Париж. Попытка раздробить Францию была предпринята. Но почему непосредственная власть захватчиков простиралась только до Луары; югом управляли их ставленники, причем даже они выступали против раскола? Францию — пока она жива — немыслимо оторвать от города, который говорит от ее имени, олицетворяет ее.

Величие Франции воплощено в ее столице, которую многие боялись и даже ненавидели, но к которой ни один француз не относился равнодушно. В течение столетий с нею делили радость и горе, ей выражали свою признательность и восхищение: и все это скреплялось любовью. Страна любит себя в своей столице.

Ненависть к Берлину порождает недоверие ко всей Германии. Само ее существование — сейчас под вопросом. Победители хотят ее расчленить? Часть немцев, немцев, не заслуживающих этого имени, согласны на раздел. Что им до народных страданий — лишь бы сохранить свои пагубные привилегии.

Главные преступники, которые в зените своего могущества именовали себя «индустрией», открыто перебросились на сторону победителей рейнской державы. Лучше поделить власть с ними, чем полностью отказаться от нее! Бавария уже не довольствуется автономией — она требует для себя суверенных прав. Германия — уже не великая держава; в баварских школах даже не считают нужным обходить молчанием ее столицу, как это делалось в былые годы.

Само собой разумеется, что при помощи подобных уловок аристократия, церковь и фабриканты пытаются сбить с толку народ, который продолжает бастовать и в расчлененных землях. Его толкает на это голод — если не любовь к Германии. А какая сейчас уйма министров! И грустно и смешно подумать об этом. Десятиминутная поездка в автомобиле, и вы уже на территории, подвластной другому министру.

Наверное, они уже написали национальные гимны для каждой из своих маленьких земель, как об этом можно прочесть в Америке. И они еще насмехаются над народом! Он этого не заслуживает. Их престиж рушится с такой быстротой, потому что они никогда не сознавали, где корни Германии. Они не сумели завоевать любви народа, который видит себя в своей столице.

Однажды Гете обратился к Эккерману с такими примечательными словами: «Столица нашего отечества — Вена». Старая империя пребывала в дремоте, и вот — явно растроганный — он вспоминает о своем любимом городе. Те же мысли и