Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

Рабочий Андре, без сомнения, знал, что народ не забудет его, что память о его делах переживет критические времена истории, переживет его смерть. Студенты понимали, что нравственные начала неминуемо восторжествуют. Но не все в раздробленном обществе могут выступить в их поддержку, когда кажется, что они пошатнулись. Их спасение зависит от непоколебимых в своих убеждениях людей, которые без ложной гордости сознают свое назначение и которые жертвуют собой ради их торжества. Силу проявляли не только рабочие и студенты, но и другие; все они приносили себя в жертву. Их много, и они принадлежат к различным общественным слоям. Но все-таки они не представляют собой всего движения сопротивления. Оно охватывало также и тех, у кого не хватало сил выступить открыто и показать пример другим.

Страх не всегда являлся причиной молчания. Можно относиться с презрением к угрозам властей, можно устраняться от сотрудничества с ними. Но надо бороться за сохранение своей жизни ради другого существа, которому грозит погибель. Люди жертвовали всем состоянием, для того чтобы предотвратить арест и осуждение своих жен. В безмолвии смерти, с риском для собственной жизни боролись они за своих подруг. Это тоже была одна из форм сопротивления, она заменяла открытую борьбу. И здесь восставала совесть: ее движущей силой была любовь. Это чувство порождает ненависть ко всему, что его ранит. Тем и характерна тирания, что она отравляет любовь.

Другие люди восставали против морали и доктрины, которые им навязывали и которые они считали бесчеловечными. Они замкнулись в себе, они безмолвствовали. Многие считали, что при прежнем режиме все же существовала справедливость. Им казалось, что прежде они действительно знали свободу. Они замкнулись в себе, они безмолвствовали. Нет сомнения в том, что все, кто сопротивлялся, вдохновлялись благородным примером бессмертных борцов за свободу, в которых видели свое лучшее «я». Это имело большое значение: создалась определенная атмосфера, влияние которой испытывали даже те, кто ничего не требовал. Выдающиеся личности не составляют большинства, но уважение перед ними объединяет все возрастающее число людей. Рано или поздно выдающиеся личности своей стойкостью добиваются признания своей правоты, в то время как в результате преступлений власти ее престиж падает все ниже и ниже.

Когда первые борцы против гнусного насилия пожертвовали своей жизнью, их друзья и не подумали считать их изменниками; вероятно, их действия одобряли также те, кто безмолвствовал. Выступление студентов и их казнь произошли в то время, когда у власти были развязаны руки; она была сильна, хотя и потерпела некоторые поражения; в этот момент она была особенно опасна: правду надо было держать при себе. Некоторые круги называют этих молодых людей благородными идеалистами. Эти круги завоевали бы на свою сторону большинство, если бы осмелились высказать правду. Благородные идеалисты — это только слова, но в них есть проблеск истины. Эти молодые люди сражаются за правду, запрещенную в эти дни под страхом смерти.

По мере того как приближалось поражение, торжество истины становилось все более очевидным. Оставалось только уничтожить тех, кто держал в своих руках бразды правления. И вот тогда было предпринято покушение. Не напрасно искушенный в своем ремесле палач пытался создать впечатление, что он повесил всех участников заговора. На этот раз с бомбами выступили маршалы и полковники. Уже не рабочие, не милые юноши, а лица, привыкшие повелевать и наказывать, взошли на эшафот. Без сомнения, это потрясало самые основы власти. Казнь этих людей внушила недоверие к палачу даже тем, кто еще верил в него. И они начинали возмущаться. Это было уже нечто большее, чем движение сопротивления против признанной власти, в прочности которой не возникает сомнений.

Немецкое движение сопротивления возникло не в ходе борьбы против иноземных захватчиков, оно появилось в ходе борьбы против власти, которая — как это казалось — торжествовала повсюду (в действительности же только в Германии). В движении участвовало меньшинство народа; для того чтобы одержать успех, оно должно было пробудить в массах, которые не желали думать, сознание их нравственных прав. Другого пути не было. Жертва, принесенная ими, была неизбежна. Манифесты, скрепленные печатью смерти, стяжали право на бессмертие. Будущие участники движения сопротивления несомненно учились бы на их опыте. Весь народ, как только захочет, вспомнит о своих беззаветных борцах. Тогда больше не надо будет умирать, а те, кто пал за свободу, могли бы остаться в живых и победить.

Народ узнает о том, что пережили эти люди. Подвиги порождаются внутренней борьбой. В них проявляется любовь к истине. Осознанные законы жизни зовут к борьбе; человек отвечает: «Я здесь!»

МАКС РЕЙНХАРДТ{267}

Макс Рейнхардт — большой и горячо любимый человек — исходит не от предвзятых идей и представлений, он не связывает себя каким-либо мировоззрением. Все отвлеченные построения опровергаются, мировоззрения нередко оказываются ложными. С их помощью можно обманывать людей или вселять в них разочарование, но нельзя завоевать их любовь.

Тот, кто в совершенстве чувствует величие жизни, ее драматическое безмолвие, ее внушающий трепет трагизм, ее праздничное торжество и ее скорбь, — тот наделен всепокоряющим обаянием. Чтобы постигнуть все это чувством и обнять всю жизнь подобно божеству, надо быть всемогущим волшебником, увлекающим человеческие сердца в безвозвратный плен.

Это чувство было у Шекспира, у Гете. В способности чувствовать величие всеобъемлющей жизни им равен деятель театра, которому принадлежит изречение: «Я верю в бессмертие театра!» А Гете? Он верил в бессмертие души, ибо его собственная — бессмертна.

Как это преломлялось в реальной форме? Шекспировские постановки Рейнхардта привлекали не меньше, а даже больше зрителей, чем оперетты. Редкие произведения легкого жанра удостаиваются пятисот спектаклей. В Немецком театре Макса Рейнхардта пьеса «Сон в летнюю ночь» — называю точные цифры — выдержала четыреста двадцать семь представлений, «Венецианский купец» — триста шестьдесят три, «Как вам это понравится» — двести девяносто один, «Гамлет» — двести двадцать семь.

Где и когда ставили Гете в будничные дни и для неподготовленной аудитории? Первая часть «Фауста» шла в Немецком театре триста восемьдесят один раз, вторая часть — сто раз. Перешагиваем через столетие: «Пробуждение весны», драма, написанная Ведекиндом в 1889 году. Семнадцать лет ее не понимали, недолюбливали или считали несценичной. В 1906 году ее ставит Рейнхардт: шестьсот пятьдесят