Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

Толстой выделил (подчеркнул) только одну часть развернутого суждения философа о женщине, именно она показалась ему наиболее значимой. Но практически целиком подчеркнул текст, в котором Соловьев высказал свое суждение о мужчинах:

«И мужчина здесь не представляет только деятельное начало вообще, а есть носитель деятельности собственно человеческой, определяемой безусловным смыслом жизни, которому через него приобщается и женщина. А он, в свою очередь, обязан ей возможностью непосредственной ближайшей реализации этого смысла, или абсолютного добра» (587).

Женщина — воплощение «сущности целой природы», а мужчина — носитель смысла жизни, к которому приобщается через него женщина и который она через себя реализует как «абсолютное добро». По-вселенски масштабно мыслил Соловьев, и Толстой не мог не почувствовать этой мощи. Не этим ли смыслом наполнены страницы его взорвавшей бюргерскую жизнь «Крейцеровой сонаты»? Не подобно ли это той гармонии, которую во вселенной звуков образуют скрипка и фортепьяно?

И далее Толстой отчеркивал и подчеркивал те места в размышлениях Соловьева о союзе мужчины и женщины, в которых сама идея такого союза приобретала возвышенный смысл.

На стр. 587 он отчеркнул три стороны «аскетического начала в нравственности» (аскетическое потому, что каждый из участников полового соития «убивает в себе эгоизм») между мужчиной и женщиной:

«1) материальную — в физическом влечении, обусловленном природою организма; 2) идеальную — в той экзальтации душевного чувства, которая называется влюбленностью; и, наконец, 3) естественное половое отношение определяется со стороны своей целесообразности, или своего окончательного результата, т. е. деторождения» (587).

На стр. 588 Толстому как мужчине показалась знаменательной мысль о любящей своего избранника женщине.

«…она утверждается как нравственное лицо, как самоцель, или как существо, способное к одухотворению и „обожению“. <…> Этому соответствует особый характер высшего любовного чувства и у женщины, видящей в своем избраннике действительного спасителя, который должен открыть ей и осуществить смысл ее жизни» (подчеркнуто Толстым. — В.Р.).

На той же странице писателю пришлась по душе мысль о том, что

«полнота удовлетворения, обнимающего и телесную чувственность, связана не с похотью предваряющею, а с последующею радостью достигнутого совершенства» (588).

Он отчеркнул ее, подчеркнув финальную часть предложения.

Л. Н. Толстой в кругу семьи перед яснополянским домом. Слева направо: Лев Николаевич, Михаил, Лев, Андрей, Татьяна, Софья Андреевна, Мария. Стоят на первом плане — Ванечка и Александра. Фотография фирмы «Шерер, Набгольц и К». 1892

На стр. 590 Толстой подчеркнул слова, в которых Соловьев указал на духовный подвиг семьи в деле воспитания нового поколения:

«…требуется возведение этой связи на степень духовного подвига, что и происходит в истинном браке, так точно и со стороны будущего нравственная организация собирательного человека <…> сверх фактической, внешней преемственности требует внутренней, нравственной преемственности — не довольствуется тем, что родители произвели детей для будущего, а налагает обязанность воспитать этих носителей и двигателей будущего для их определенной всемирно-исторической задачи».

Далее, на этой же странице, Толстой слева на полях отчеркнул мысль о «природном нравственном чувстве жалости»:

«Природное нравственное чувство жалости, не позволяющее нам обижать наших ближних и заставляющее помогать им, естественно, сосредоточивается на тех ближних, которые всех теснее с нами связаны и вместе с тем всего более нуждаются в нашей помощи, т. е. на детях. Эта связь, имеющая уже нравственный характер в семье как элементе природно-человеческой жизни, получает безусловное значение в семье как первичной основе новой, духовно-организованной жизни».

Продолжив читать эту страницу, Толстым подчеркнул, а потом отчеркнул справа на полях мысль о «нравственном значении брака»:

«Нравственное значение брака состоит в том, что женщина перестает быть орудием естественных влечений, а признается как существо абсолютно ценное само по себе, как необходимое восполнение индивидуального человека до его истинной целости. Неудача или недостаточный успех брака в осуществлении этого безусловного значения человеческой индивидуальности заставляет перенести задачу вперед — на детей как представителей будущего. Тут с простою, естественною жалостью к этому слабому и страдающему близкому существу связывается мировая скорбь о зле и бедствиях жизни, затем надежда, что этим новым существам удастся облегчить всеобщую тяжесть, и, наконец, обязанность уберечь их для этого дела и приготовить к нему».

На стр. 593. Толстой подчеркнул слова Соловьева о преемственности поколений в приближении Царства Божия:

«…пользуйся своим временным существованием, чтоб, отдавая его потомству, перенося центр своего нравственного тяготения в будущее, предварить и приблизить окончательное откровение Царства Божия в этом мире».

Толстой не стал подчеркивать начальную мысль этого предложения: «Пользуйся смертью предков, чтобы в религии отшедших сохранять прочный залог их воскресения». Она не соответствовала его представлению о воскресении человека и человечества. Но в данном случае не столько важна суть расхождений, сколько важен сам факт точечного обозначения момента соприкосновения читающего сознания с авторским текстом. Толстой был весьма острожен в письменных свидетельствах своих симпатий и своего неприятия чужой точки зрения.

После только что цитированного фрагмента Толстой на той же странице 593 отчеркнул большой отрывок текста и подчеркнул в нем наиболее важные для него слова. В целом же текст целиком оказался созвучным педагогическим установкам Льва Николаевича:

Репродукция с портрета В. С. Соловьева работы Н. А. Ярошенко. 1982 г.

«Уже условная житейская нравственность требует от человека, чтоб он передал в наследие своим детям не только то добро, которое он нажил, но еще и способность трудиться для дальнейшего обеспечения своей жизни. Высшая, безусловная нравственность также обязывает настоящее поколение передать новому двоякое наследие: во-первых, все положительное, что добыто прошедшим человечества, все результаты исторического сбережения, а во-вторых, способность и готовность воспользоваться этим основным капиталом для общего блага, для нового приближения к высшей цели. Таково существенное назначение истинного воспитания, которое должно быть зараз и нераздельно традиционным и прогрессивным» (курсив Соловьева. — В.Р.)

Владимир Соловьев был убежден, что «воспитание существенно состоит в передаче нравственной обязанности от одного поколения другому». С этим был связан его вопрос: «Признаем ли мы безусловное значение за временным порядком явлений или же за нравственным порядком, за внутреннею связью существ?» Он отвечал на него вполне определенно: без духовной памяти поколений нет и не может быть будущего.

«…воспитание, — писал философ, — неразрывно связано с почитанием прошедшего, составляет его естественное восполнение». И далее в тексте прозвучали слова, которые, безусловно, пришлись по