Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Когда мемуар, сопровождаемый соответствующими выписками из наших и иностранных законов, был составлен, я доложил его Нератову, и тот одобрил все его положения, заявив, что если, не дай Бог, случится крах врангелевской армии, необходимо будет немедленно приступить к осуществлению идеи особого консульского представительства на вышеуказанных чисто юридических началах. Эта предусмотрительность Нератова, удивительная сама по себе, могла бы иметь роковые последствия, если бы о мемуаре узнали в Севастополе, и когда я потом вторично очутился в Крыму, то, выполняя данное Нератову обещание, молчал о составленном мною похоронном акте, предвосхищавшем гибель правительства Врангеля.

Истории комичные и поучительные

После торжественного признания французами Врангеля и его правительства ожидали, как я упоминал, приезда нового французского посланника графа де Мартеля. Его неизменным спутником и помощником был Зиновий Пешков. Эта «белая дама» всех русских антибольшевистских правительств ныне из Тифлиса направлялась через Константинополь в Севастополь. При этом произошёл следующий смешной инцидент.

Пароход из Батума пришёл утром, а вечером того же дня Мартель собирался отбыть в столицу южнорусского правительства. Свой багаж он приказал отправить во французское посольство и с беззаботностью истинного француза даже не справился в течение дня о его судьбе. Между тем турецкие хамалы, по-видимому, не поняли французского посланника, аккредитованного при Врангеле, и отправили его вещи не во французское, а в русское посольство. Смотритель здания Гвоздинский, привыкший к приездам разных высокопоставленных лиц, нисколько не удивился появлению в нашем посольстве вещей французского посланника при Врангеле и отдал приказ отнести их в одно из подвальных помещений, заперев его на ключ. Под вечер Гвоздинский ушёл, захватив ключи с собой. Между тем беспечный французский дипломат хватился своих вещей. Во французском посольстве их не оказалось. После долгих поисков удалось установить, что вещи находятся в русском посольстве. Мартель с Пешковым отправились туда, но Гвоздинского не было, и во всём посольстве (это было 8 часов вечера) находился один Нератов. Французский посланник, весьма взволнованный, вместе с Пешковым пришёл к нему. Нератов, впервые познакомившийся со своим французским коллегой, отправился самолично в подвал, но помещение было на замке, а ключи — у не вернувшегося ещё из города Гвоздинского. Что тут делать? Положение Мартеля было поистине незавидным. Тогда Нератов, Мартель и Пешков — три дипломата — общими усилиями стали выламывать дверь, что им в конце концов и удалось. Вещи были, таким образом, освобождены из заточения, Мартель и однорукий Пешков сами перенесли их в автомобиль и помчались на пристань, чтобы поспеть на пароход, сердечно поблагодарив Нератова за дипломатическую услугу по выламыванию дверей.

На следующий день Нератов рассказал нам в подробностях этот дипломатический инцидент, по всей вероятности, единственный в истории международных сношений. Беззаботность нового посланника в отношении собственных вещей не предвещала ничего хорошего для будущих русско-французских отношений при Врангеле. Так думал опытный дипломат Нератов, которому, по его словам, первый раз в жизни приходилось заниматься выламыванием дверей. Ремесло дипломата приучило его скорее к обратному — не ломиться в закрытые двери.

Наш штат тоже пополнился новым членом посольства — советником К.М. Ону, приехавшим с женой из Парижа. К.М. Ону, брата которого я хорошо знал по министерству в Петрограде, был членом целой дипломатической семьи. Андрей Михайлович (мой знакомый) был последнее время поверенным в делах в Берне, а Александр Михайлович — генеральным консулом в Лондоне. С Андреем Михайловичем только что произошла в Париже неприятная история. Приехав из Берна, он нанёс официальные визиты всем — от Сазонова до Гирса, за исключением почему-то Маклакова, как-никак нашего посла во Франции. Последний насмерть обиделся, тем более что А.М. Ону уже больше трёх недель находился в Париже и всё не мог удосужиться нанести ему визит. Между тем оказалось, что Ону имел неотложные дела к Маклакову. Тогда последний сам вызвал к себе нашего поверенного в делах в Швейцарии и после бурного объяснения с ним настоял на его отозвании. На место Ону был назначен бывший член Государственной думы Ефремов. Оказывается, Ону хотел выразить своё недоверие Маклакову как послу, назначенному «революционным» Временным правительством (которое, кстати, признал весь земной шар, за исключением г-на А.М. Ону)! Разумеется, Ону, сравнительно молодой чиновник, не мог позволить себе то, чего не позволяли себе даже такие дипломаты, как С.Д. Сазонов и М.Н. Гирс, и он был уволен со службы.

Брат его, Константин Михайлович, был человеком совсем иного склада и считался скорее заслуженно пострадавшим от Временного правительства. С ним тоже произошла история, однако иного свойства. Он был ещё в царские времена назначен советником нашего посольства в Вашингтоне при ныне покойном Ю.П. Бахметеве. Когда Временное правительство в лице П.Н. Милюкова заменило Ю.П. Бахметева Б.А. Бахметьевым, тот сначала всячески старался расположить к себе серьёзного и добросовестного дипломата, каким был К.М. Ону. Однако после большевистской Октябрьской революции Бахметьев перевёл на свой собственный текущий счёт все казённые суммы русского правительства и самовольно увеличил себе жалованье до неслыханной суммы — 13 тыс. долл, в месяц.

К.М. Ону решительно запротестовал, заявив, что Бахметьев не имеет права это делать, а если он счёл нужным для спасения казённых денег от большевистских притязаний перевести их на своё имя, то обязан был тут же передать их или поставить под контроль какого-либо нашего коллективного дипломатического центра, хотя бы парижского Совещания послов или иного подобного учреждения. Что же касается прибавки самому себе жалованья и вообще распоряжения такими крупными казёнными суммами без всякого контроля, то К.М. Ону считал всё это совершенно незаконным и открыто говорил об этом Бахметьеву. Константин Михайлович занимал настолько значительный дипломатический пост (советник посольства автоматически замещает посла в случае его отъезда, болезни или смерти), что Бахметьев не на шутку испугался оппозиции своего ближайшего сотрудника и настоял в конце концов на его отозвании. На место К.М. Ону был назначен наш 1-й секретарь в Гааге Бах, человек, лишённый всякого гражданского мужества, светский жуир, который никакой опасности для Бахметьева не представлял.

После приезда в Париж К.М. Ону не последовал примеру брата и не только не исключил из перечня визитов В.А. Маклакова, но, напротив, чистосердечно раскрыл ему как юристу причины своего конфликта с Бахметьевым. Поскольку, кроме тщательного попечения о казённых деньгах, за К.М. Ону никаких служебных «провинностей» не числилось, в Париже ему дали назначение в Константинополь к Нератову в качестве советника посольства. Нет никакого сомнения в том, что К.М. Ону не только проявил гражданское мужество, возвысив свой голос против преступной бесцеремонности Бахметьева в обращении с казёнными суммами, но и оказался в этом отношении выше и