Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

являлась непрерывной: речь идет о суде децемвиров, или «десяти судей», которые разбирали дела о гражданском статусе, и суде центумвиров, или «ста судей», которые разрешали споры, касавшиеся имущества или завещаний. Заседания этих судов были открыты для публики, судя по описанию Плинием Младшим огромной толпы, которая собралась выслушать его речь, обращенную к коллегии центумвиров{1081}. Ювенал{1082} и Апулей{1083} жалуются на судебные проволочки и продажность судей, но их негодование свидетельствует о том, что речь шла об исключительных случаях.

Процессы отличались такой свободой речи и действий, какие невозможно представить в современном суде. Каждая из сторон могла призвать на помощь несколько юристов; одни из них специализировались на сборе доказательств, другие на том, чтобы представить эти доказательства суду и публике.

Прения фиксировались письменно различными клерками (notarii, actuarii, scribae), которые зачастую владели приемами стенографии. Марциал говорил об иных писцах: «Сколь бы стремительной речь ни была, их руки еще быстрей»{1084}. Плутарх рассказывает о том, что стенографы записывали речи Цицерона со слуха, часто его этим огорчая. Опрос свидетелей проводился согласно освященным временем прецедентам. Послушаем образцового Квинтилиана:

При допросе свидетеля прежде всего следует знать, к какому человеческому типу он принадлежит. Ведь робкого свидетеля можно запугать, глупца — перехитрить, гневливца — спровоцировать, тщеславного — одолеть лестью. Ловкого и владеющего собой свидетеля следует сразу же дискредитировать, представив его злобным упрямцем; а если его прежняя жизнь небезупречна, доверие к нему можно подорвать, выдвинув против него скандальные обвинения{1085}.

Адвокат мог прибегнуть к аргументации любого сорта. Он был вправе предъявить суду предполагаемую картину преступления, нарисованную на холсте или дереве; он мог, доказывая одно из своих положений, держать на руках дитя: он мог обнажить перед присутствующими шрамы обвиненного в преступлении солдата или раны своего клиента. Однако и против такого оружия были выработаны приемы защиты. Квинтилиан рассказывает о том, как некий адвокат, слушая речь своего оппонента, пытавшегося подвести итог своим рассуждениям и выведшего показывающего публике детей своего подзащитного, бросил им кости; дети схватились друг с другом за обладание этими тессерами и сорвали заключительное слово{1086}. Для того чтобы извлечь доказательства из рабов обеих сторон, могли применяться пытки, однако показания рабов против своего господина не имели юридической силы. Адриан постановил, что пытка по отношению к рабам для извлечения доказательств может применяться только в крайних случаях и только согласно строгим правилам, а кроме того, он известил судей о том, что свидетельства, вырванные под пыткой, никогда не заслуживают доверия. И тем не менее пытка оставалась средством, которое разрешалось законом, а в третьем веке ее стали применять и по отношению к свободным гражданам{1087}. Судьи голосовали, опуская в урну таблички со своим вердиктом; для вынесения приговора достаточно было простого большинства. В подавляющем числе случаев проигравший процесс мог обратиться в суд более высокой инстанции, а в конце концов, если он имел для этого достаточные средства, и к самому императору.

Наказания были установлены законом, и судьям редко приходилось ломать себе голову над тем, как покарать преступника. Они различались в зависимости от общественного положения преступника, причем самые суровые кары ожидали рабов. Раб мог быть распят, в отличие от гражданина, и, как известно любому, кто читал Деяния Апостолов, ни один римский гражданин не мог быть подвергнут телесному наказанию и пытке или казнен без права апелляции к императору. Одно и то же преступление влекло за собой разные наказания для honestiores и humiliores. Свою роль играли здесь и такие факторы, как: свободнорожденным или вольноотпущенником, платежеспособным или банкротом, солдатом или гражданским лицом являлся данный преступник. Самым умеренным видом наказания был денежный штраф. Поскольку деньги дешевели быстрее, чем менялись оговоренные в законах пени, постольку иной раз возникали явные несуразности. Двенадцать Таблиц предписывали тому, кто ударил свободного гражданина, уплатить штраф в размере двадцати пяти ассов (изначально равных двадцати пяти фунтам меди); когда выросшие цены довели стоимость асса до шести центов, Луции Вератий прогуливался по улицам, раздавая тумаки налево и направо, а шедший рядом с ним раб тут же выдавал каждой жертве двадцать пять ассов{1088}. Некоторые правонарушения влекли за собой infamia (букв, «бессловесность»), выражавшуюся в том, что данное лицо теряло право выступать — самостоятельно или через посредника — в суде в качестве одной из тяжущихся сторон. Более неприятным наказанием являлась потеря гражданских прав (capitis deminutio), которая могла принимать такие утяжеляющиеся в зависимости от обстоятельств формы, как потеря права наследования, высылка, обращение в рабстве. Высылка была самым суровым типом изгнания: осужденного заковывали в цепи, помещали в какое-нибудь негостеприимное место и лишали всего имущества. Более мягкой формой являлось exilium, которое позволяло жертве жить по своему желанию в любом месте за пределами Италии. Relegatio, как в случае с Овидием, не влекла за собой конфискации, однако требовала от изгнанника проживать в определенном городе, расположенном обыкновенно на значительном удалении от Рима. Заключение в тюрьму редко выступало в роли определяемого судом постоянного наказания, однако людей нередко приговаривали к рабскому труду на общественных работах или в каменоломнях или на государственных рудниках. В эпоху Республики свободный человек имел право по вынесении ему смертного приговора избежать этого наказания, покинув Рим или Италию; в эпоху Империи смертные приговоры стали выносить все чаще и безжалостней. Военнопленных, а в некоторых случаях и других осужденных могли бросить в Туллианскую темницу (Career Tullianum), где их ждала смерть от голода, крыс или вшей, где они умирали в беспросветной темноте на кучах отбросов{1089}. Такая смерть выпала на долю Югурте и Симону Бен-Гиоре, героическому защитнику Иерусалима от армии Тита. Там, гласит предание, перед тем как принять мученический венец, томились Петр и Павел, оттуда обращались они с последними письмами к юному христианскому миру.

VI. ПРАВО НАРОДОВ

Самой трудной задачей, стоявшей перед римским правом, была задача приспособиться к роли мудрого господина над разнообразными кодексами и обычаями тех стран, которые были завоеваны римским оружием или дипломатией. Многие из этих государств были древнее Рима; подрастеряв свою воинскую отвагу, их жители наверстывали упущенное тем, что гордились своими традициями и ревниво оберегали от посягательств устоявшийся жизненный уклад. Рим с честью вышел из этой ситуации. Для тех, кто не имел римского гражданства, существовал praetor peregrinus, отправлявший поначалу свои обязанности в городе, затем в Италии, наконец его полномочия были распространены и на провинции. Он был