Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

III. ЛИЧНОЕ ПРАВО

«Все законы, — замечает любитель точности Гай, — относятся или к лицам, или к имуществу, или к процедуре»{1047}. Слово persona, «лицо», имело некогда значение «маска актера». Позднее им обозначалась роль, которую человек играет в жизни. Наконец, его стали прилагать к человеку как таковому, словно в основе эволюции его значения лежало представление о том, что мы не в силах проникнуть в суть человека, но можем лишь говорить об исполняемой им роли, маске или масках, в которых он появляется на людях.

Главным лицом в римском праве был гражданин. Таковым считался всякий, кто принадлежал к римскому народу по рождению, в силу усыновления, эмансипации или правительственного пожалования. Существовали три степени гражданства: 1) полноправные граждане пользовались четверояким правом — правом голоса (ius suffragii), замещения государственной должности (ius honorum), вступления в брак со свободнорожденным лицом (ius connubii) и заключения коммерческих сделок, находившихся под защитой римского законодательства (ius commercii); 2) «граждане без права голоса» могли заключать брак или заниматься коммерцией, но не принимали участия в голосовании и не могли занимать государственных должностей; 3) вольноотпущенники могли заключать сделки и голосовать, но не имели права на брак и занятие должностей. Кроме того, полноправный гражданин имел некоторые исключительные привилегии в сфере частного права: он обладал отцовской властью над детьми (patria potestas), властью мужа над женой (manus), правом как хозяин распоряжаться своим имуществом, в том числе и рабами (dominium), а также властью над другим гражданином на основании контракта (mancipium). Так сказать, потенциальное гражданство — Latinitas, или ius Latii — предоставлялось Римом свободным жителям дружественных городов и колоний; благодаря ему эти лица получали право на заключение сделок с римлянами, хотя и не могли вступать с гражданами метрополии в законный брак, а их магистраты по истечении срока своих полномочий становились полноправными римскими гражданами. Каждый город Империи имел своих граждан и условия предоставления гражданства; в силу единственной в своем роде толерантности человек мог являться гражданином — и пользоваться гражданскими правами — одновременно нескольких городов. Самой драгоценной привилегией римского гражданина являлось законодательное обеспечение его личной, имущественной и правовой безопасности, а в том случае, если он попадал под суд, к нему нельзя было применять насилие и пытки. К вящей славе римского права следует отнести то обстоятельство, что оно защищало индивидуума от государства.

Вторым по значению лицом римского права являлся отец. Patria potestas была несколько ослаблена в силу того, что закон проник в такие области, где прежде безраздельно властвовал обычай; однако мы можем судить о том, насколько прочно сохранялась сила этого установления, по следующему факту: когда Авл Фульвий выехал присоединиться к армии Каталины, отец отозвал его назад и предал смерти. Но в целом власть отца ослабевала по мере роста власти правительства. Покинув государство, демократия нашла приют в семейной жизни. В эпоху ранней Республики отцы представляли собой государство; главы семейств входили в куриатное собрание, а главы родов, вероятно, составляли сенат. Власть семьи и рода уменьшалась вместе с ростом численности и многообразия населения, ускорения жизненного ритма, коммерциализацией и усложнением общества. На смену кровному родству, кастовому разделению и обычаю пришли закон и соглашения{1048}. Дета завоевывали все большую свободу от власти отца, жены — от власти мужа, индивидуумы от власти коллектива. Траян постановил, что отец обязан эмансипировать сына в случае дурного с ним обращения; Адриан лишил отца власти над жизнью и смертью домочадцев и передал ее судам; Антонин запретил отцу продавать своих детей в рабство{1049}. Уже задолго до этого использование отцами своих древних прав было сведено обычаем к минимуму. Закон имеет тенденцию к отставанию от нравственного развития, и происходит это отнюдь не потому, что право не способно воспринимать новые идеи, но потому, что опыт давно показал: мудрость заключается в том, чтобы не спешить с приданием новым обычаям статуса закона, но сперва опробовать их на практике.

Римские женщины приобретали новые права, в то время как мужчины теряли старые. Однако римлянки были достаточно рассудительны, чтобы скрывать свою свободу под покровами юридического неполноправия. Раннереспубликанское право провозглашало, что женщина не может в принципе распоряжаться собой, быть sui iuris, но всегда должна находиться под надзором какого-нибудь стража-мужчины; «согласно представлениям наших предков, — говорил Гай, — даже женщины зрелого возраста должны находиться под опекой в силу их легкомысленности»{1050}. В эпоху поздней Республики и Империи их юридическая зависимость являлась по большей части мнимой. Тому причиной — женские чары и своеволие, на поводу у которых шли мужские влюбчивость и страстность. От Катона Старшего до Коммода римское общество, оставаясь с точки зрения права патриархальным, управлялось фактически женщинами, которые грациозно владычествовали над мужчинами с непринужденностью хозяек ренессансных итальянских салонов и салонов бурбоновской Франции. Законы Августа в известном смысле пошли навстречу сложившемуся положению дел, провозгласив, что любая женщина, родившая трех законных детей, освобождается из-под опеки (tutela){1051}. Адриан постановил, что женщина может распоряжаться имуществом по своему усмотрению при условии, что на это дадут согласие ее опекуны; однако в действительности такое согласие стало совершенно необязательным. К концу второго века всякая принудительная опека была отменена законом, который предоставлял женщинам полную свободу по достижении двадцатипятилетнего возраста.

Для того чтобы брак был законным, по-прежнему требовалось испросить на него согласие обоих родителей{1052}. Брак, заключаемый согласно обряду конфарреации, превратился в эту эпоху (160 г.) в привилегию немногих сенаторских фамилий. Брак-купля (coemptio) сохранился как форма: жених платил за невесту, взвешивая на весах асе или бронзовый брусок в присутствии пяти свидетелей, получив предварительно согласие отца или опекуна невесты{1053}. Большинство браков явились таковыми в силу узуса (usus), или совместной жизни. Чтобы не попасть «в руки» (manus) или в полную власть мужа-собственника, трижды в году жена не ночевала дома; благодаря этому она сохраняла контроль над своим имуществом, за исключением приданого. В действительности мужья часто записывали собственность на имя жены, чтобы избежать ответственности за причинение ущерба или наказания за банкротство{1054}. Подобный брак, sine manu, мог быть расторгнут по желанию любой из сторон; браки, заключавшиеся при помощи иных процедур, могли расторгаться только по желанию мужа. Супружеская неверность по-прежнему являлась для мужчины не слишком серьезным проступком; со стороны жены, однако, прелюбодеяние было тяжким преступлением против таких установлений, как институт собственности и наследования.