250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

Через две-три минуты вошли военные представители Бельгии, Японии и Англии. Потом стали подходить остальные. Явились генерал По, великие князья Сергей Михайлович и Георгий Михайлович, недавно в сопровождении графа Татищева вернувшийся из Японии, флигель-адъютант Мордвинов, Граббе, адмирал Нилов и Боткин. Вошел еще какой-то худощавый, свитский генерал, с порядочной лысиной, весь бритый, с узкой низкой талией, в казачьем бешмете, мило обошел всех, поздоровался и присоединился к разговору великих князей. «Кто это?» – «Великий князь Михаил Александрович». Вот бы не сказал, судя по тому облику, который рисовался по старой юнкерской памяти.

Все, кроме свитских, становятся по стенам без особенного порядка и чинопочитания и ожидают выхода царя. Из столовой вышел Воейков, сделал общий поклон, поздоровался с теми, кого не видел, и пошел здороваться со мной и другими. Через две-три минуты вошел развалина Фредерикс, – кажется, вот сейчас его хватит изнутри, и он весь рассыплется на части, искусно собранные портным, сапожником и куафером. Тоже общий поклон, обходит не виденных им сегодня за завтраком и становится у двери кабинета царя, но с другой стороны; с противоположной – нашу линию начинают великие князья, на первом месте Георгий Михайлович.

Царь вышел в форме гренадерского Эриванского полка, которую почти не снимает, изредка меняя ее на другие, без большого разнообразия в выборе. Он в суконной рубашке защитного цвета, с кожаным нешироким поясом. Громадные длинные брови очень старят его, улыбка проста и глупа; она говорит: «Ведь я знал, что вы здесь; знаю, как и что будет дальше, но вы цените этот момент, и потому я готов поговорить с вами и вообще соблюсти весь установленный церемониал». Несколько слов с Георгием Михайловичем, с Сергеем, потом с Татищевым.

Я стоял на шестом месте. Со мной рядом, справа, ближе к царю, – капитан-лейтенант Солдатенков, слева какой-то действительный статский советник из военных ветеринаров.

Так как я первый раз, то должен представиться:

– Ваше императорское величество, обер-офицер управления генерал-квартирмейстера штабс-капитан Лемке.

– Вы у квартирмейстера?

– Так точно, ваше императорское величество.

– С начала войны?

– Никак нет, ваше императорское величество, с 25 сентября.

– Вместе со мной?

– Так точно, ваше императорское величество.

Рука была подана мне после представления. Идет дальше. Ветеринар тоже рапортует. Царь вспоминает, что видел его в 1912 г. в Сувалках. Память его на подобный вздор, по общим отзывам, поразительна.

Так обойдены все, кроме свиты, которую царь уже видел за завтраком. Последним стоит вернувшийся вчера японский военный представитель. С ним Николай говорил довольно долго.

Потом полуповорот в нашу сторону, идет к дверям в столовую, их отрывают оттуда; поворотом головы царь подает знак великим князьям, и все они начинают входить в столовую.

Там большой стол для обеда и маленький у окон с закуской. Царь первый сдержанно закусывает, отходит, к нему присоединяются великие князья. Без стеснений все подходят к закуске, сразу же начинается разговор. Водка; разнообразная закуска; чарочки серебряные, не очень большие.

Гофмаршал обходит гостей и указывает, где кому сесть, у него в руках карточка, на которой в известном порядке написаны наши фамилии, имя царя подчеркнуто красными чернилами. Сегодня за столом 31 человек, обычно бывает 20–30.

Когда все закусили, царь идет к своему месту и садится спиной к двери зала. Рядом с ним справа Михаил Александрович, слева сегодня бельгийский представитель де Риккель. Рядом с Михаилом Георгий Михайлович, затем Сергей, Шавельский, Штакельберг, Кедров, я и т. д. Против царя – Фредерикс. Против нас с Кедровым – Долгоруков и дежурный Носков. Подчеркнутые фамилии означают постоянные места, все остальные меняются, что и составляет особую обязанность гофмаршала, который должен руководствоваться при распределении гостей разными соображениями.

Тарелки, рюмки, стопки и чарки серебряные, внутри вызолоченные. Подают лакеи в солдатской защитной форме, тут же помогает скороход.

Сразу начинается разговор соседей между собой. Царь почти весь обед очень весело говорил с де Риккелем, оба много смеялись, а бельгиец, при своей тучности, временами просто подпрыгивал на стуле. С Михаилом Александровичем несколько слов в разное время, что и понятно – он свой.

Меню: суп с потрохами, ростбиф, пончики с шоколадным соусом, фрукты и конфеты, которые стояли с начала обеда посредине стола на нескольких блюдах и тарелках. Перед каждым из нас четыре серебряных сосуда, самый большой – стопка для кваса; красное, портвейн или мадера и запасная стопка; все напитки и вина в серебряных кувшинах. Стекла, фарфора и т. п. нет: Ставка считается в походе – ничего бьющегося не должно быть…

Конечно, все очень вкусно и красиво, но вовсе не роскошно, – как в больших домах, когда приглашены близкие.

После сладкого царь вынул массивный серебряный портсигар, в это время всем подали пепельницы и спички.

– Кто желает, курите, – обратился Николай ко всем.

Закурили. Подали кофе.

Кедров рассказал мне интересные вещи. «Куропаткину дана переэкзаменовка, и он это понимает. Он просил в начале войны у Николая Николаевича корпус, но и того не получил». «Государь и все мы, близкие к нему, небольшой кружок, просто очарованы Алексеевым. Вот Куропаткин – тот царедворец, очень заботится угодить всем сильным мира, быть всем приятным, а этот прост и честен». «Государь очень искусно умеет владеть собой: он редко покажет свое неудовольствие, очень сдержан». «Когда 2 февраля государь смотрел войска Северного фронта, Плеве нас ужасно смешил. Он так ездил верхом, что чуть не сшиб с лошади Фредерикса, толкнул мою, других. Вообще, это была сплошная умора. Тогда же государь сказал, что ему больному надо сдать фронт».

Всегда все придворные очень много расспрашивают нас, служащих в управлении генерал-квартирмейстера, о новостях фронта, очень мало зная о них. Это доказывает, что Николай не охотно им рассказывает.

Царь вышел к нам из кабинета в половине восьмого, а встали из-за стола в 9 ч. Он встал первый, перекрестился и вышел в зал, за ним все – и стали на прежние свои места. Он поговорил с Георгием Михайловичем, сказал, чтобы тот пришел завтра, в 3 ч, и что-то приказал. Великий князь отвечал ему «так точно», «никак нет», но без вытяжки, однако и не совсем по-домашнему. Потом царь поговорил еще с двумя-тремя, обошел всех, подал каждому из нас руку, прощаясь с Шавельским, поцеловал его руку, сказал еще несколько слов великим князьям и пошел в кабинет, сделав всем общий поклон.

Ответив на него, мы стали спускаться вниз, одеваться и расходиться по домам. При выходе на площадке лестницы стоял Воейков, и с ним прощались все несвитские – те остались в зале.

Вот описание всего, что стоит занесения для памяти.

► Оказывается, после того,