Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

в штабе, в корпусах, дивизиях, полках собрались по-настоящему образованные, грамотные в военном отношении, закаленные в боях офицеры и генералы, командующим оказался круглый невежда. Это был один из тех «конников» периода гражданской войны, который ни на вершок не продвинулся в своем развитии за целую историческую эпоху. По своему кругозору, уровню культуры и моральному облику это был старорежимный фельдфебель-держиморда. Он совершенно не понимал ни роли новейшей сложной боевой техники, ни искусства взаимодействия различных родов войск. Все командование Кулик сводил к крикам, брани и неизменным наставлениям: «Если кто не выполняет приказания – плеткой его в морду».

И вот такой держиморда, попав в нашу прославленную и великолепно дравшуюся армию, начал куролесить.

Армия вела наступательные бои с рубежа Ахтырка-Котельва-Опошня с задачей выхода к Днепру. Перед фронтом армии действовали сильная механизированная и танковая группировка, включавшая такие разбойничьи гитлеровские дивизии, как «Мертвая голова», «Великая Германия», «Гитлерюгенд» и другие. В разгар операции, когда нужно управлять боем, Г.Кулик мог бросить командный пункт, забраться куда-нибудь в роту, сесть за пулемет и вести огонь в сторону противника: «пусть дойдет до Ставки и Сталина, какой храбрец Кулик». Или самовольно, без приказа штаба фронта Кулик мог повернуть фланг армии не в заданном направлении, чтобы «поучаствовать» во взятии крупного города и тем прославиться.

Я вынужден был обратиться с рапортом в Военный Совет фронта о полном несоответствии Г.Кулика занимаемому посту».

И маршал Жуков, собравший нескольких командиров корпусов и дивизий, отстранил Кулика, передав его функции заместителю командующего. А потом от командования Кулик был отстранен уже решением Ставки.

Да это же Хрущев в миниатюре. И посмотрите, что Шепилов делает: в открытую, рискуя, письменно, в рапорте высказывает все, что о таком человеке думает. А спас Шепилова (точнее, его армию) от безграмотного самодура маршал Жуков, как бог из машины.

Вот он к нему как к богу и относился. Всю жизнь. Они общались – их кресла стояли рядом на сессиях Верховного Совета (оба были депутатами), да, собственно, мы ведь уже сказали выше это слово: они дружили.

Ну, а как же был в описываемые дни настроен маршал насчет соответствия Хрущева занимаемой должности? Опять из интервью Шепилова Барсукову:

«Весной 1957 года Жуков как-то сказал мне, что надо бы встретиться, поговорить: Хрущев забрал всю полноту власти, от коллегиальности ничего не осталось. Разговаривали мы на прогулке: дачи, квартиры, машины – все круглосуточно прослушивалось, и все это знали».

О чем разговаривали? А вот, из заметок на карточках: «В этот же день прогулка с Жуковым. “Хрущ зарывается. Серов правая рука; он весь в крови и грязи”».

Конечно, Серов. Вообще, есть ощущение, что для участников событий 1957 года свержение «нового Берии» было важнее свержения «нового Сталина».

Не то чтобы Жуков и Шепилов были согласны всегда и во всем:

«Именно с того времени (ноябрь 1941 под Москвой, где встретились) и до самой его смерти у нас сохранились теплые дружеские отношения, взаимные симпатии. Не сходились мы с ним лишь в одном – оценке Хрущева: я вначале был им очарован, а Жуков не мог простить ему развенчания Сталина».

(Это – из разрозненных заметок.)

А это очень интересная психологическая подробность: Жуков, как и множество людей своего времени, и в мыслях не держал, что репрессии не были преступлением; но пинать ногами мертвого Сталина – это другое дело. И особенно – если это делает Хрущев.

Что же на самом деле было на Президиуме? Здесь мы обращаемся к интервью в Архангельском, где проскальзывает буквально жемчужина для историка. Насчет записочки. Нет, не той, где Хрущев якобы требует: «Жукова!» Совсем другой записочки.

«Когда я пришел, все были уже в сборе, только еще не было Жукова. А с Жуковым мы обычно сидели рядом, у нас с ним были очень близкие отношения, он резко был настроен против Хрущева… Хрущев же в это время порочил армию, говоря: если бы майор стал свинарем, то тогда цены бы ему не было, раздули, мол, армию, для чего это нужно… Жуков возмущался, говорил, что Хрущев ничего не понимает. И вот я пришел, смотрю, нет только Жукова (он через пару минут появился)».

Вот-вот, появился через пару минут, Шепилов, повторим, звонил и беспокоился, чтобы Жуков обязательно был. И никаких эффектных «не ждали?». Далее идет описание бурных сцен на Президиуме, и —

«Еще важный эпизод. Когда разгорелись эти прения, Жуков тоже выступил критически. А потом Жуков толкает меня локтем и показывает свою записку Булганину. Дословно она была такая: Николай Александрович, предлагаю на этом обсуждение вопроса закончить. Объявить Хрущеву за нарушение принципа коллективности руководства строгий выговор и пока все оставить по-старому, а дальше посмотрим.

Корр. (то есть я):

– Почему же это важно?

Шепилов:

– А потому, что потом говорили, будто Жуков Хрущева спас, что он был за Хрущева, но все было не так.

Когда дело закончилось и я был выведен из состава ЦК и все прочее, как раз вижу Жукова. Говорю: Георгий Константинович, следующим будешь ты. Дело в том (мне об этом Микоян сказал), что Булганин – был он и остался счетоводом – эту записку Жукова показал Хрущеву, и тот простить такого не мог».

А что же тогда произошло буквально несколькими днями позже, уже на пленуме ЦК? Там был какой-то совсем другой Жуков? Получается, да.

Жуков на этом пленуме гремит, мечет стрелы – это, наверное, был его звездный час в политике. Жуков Неодолимый против кучки заговорщиков.

Вот он сообщает, что из озлобленных выступлений трех заговорщиков «и особенно Шепилова» видно, что к этому Президиуму они готовились задолго и тщательно. Они неплохо согласовали между собой роли, распределили их не только по форме, но и по содержанию.

Дальше он перебивает Шепилова, который пытается на пленуме что-то объяснить:

– Очистить руководство от таких людей.

Шепилов что-то снова старается сказать, но Жукова не переговорить:

– Очистить ЦК от этих людей.

А вот эта сцена и вообще великолепна. Говорит Каганович:

«– К этому могу добавить, что если говорить о трех – я, Молотов и Маленков, – то трудно определить, кто первый, кто второй, кто третий, – все проявили ту самую нетерпимую, непартийную активность, накачивали себя, преувеличивали и дошли до тех преступлений, которые совершили, о которых здесь говорили…

Жуков. Сговор был?

Каганович. Я вам сказал то, что думаю, что ничего за душой не скрыл и сказал честно.

Жуков. Сговор был?»

А что, сцена не хуже, чем придуманная сценаристами. Более того, сцена даже слишком хороша, особенно для политического самочувствия Жукова.