Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

Вот, например, очень громко прозвучавшая там тема сталинских лагерей и расстрелов. Это, между прочим, было куда сильнее, чем «закрытый» доклад Хрущева на 20-м съезде (если сложить вместе весь объем выступлений и реплик). Вдобавок на съезде зал потрясенно молчал, а тут совсем нет.

А поднял эту тему кто? Жуков. Это он сказал, что на 20-м съезде не были названы Маленков, Молотов и Каганович как главные виновники арестов и расстрелов партийных и советских кадров. И он же дальше высказал свою мысль: они должны были после съезда в индивидуальном порядке покаяться, а тогда ЦК решил бы, кого стоит и кого не стоит оставлять во главе партии и государства.

И Жуков начал рассказывать, как и кем составлялись списки на расстрел 38 679 человек, на 3167 человек… Говорил долго и подробно. Называл, где чья подпись. (Голоса в зале: «Палачи! Давайте ответ».)

И все бы хорошо, но дальше Жуков, как бы это сказать, увлекся: «Нужно сказать, что виноваты и другие товарищи… Я полагаю, товарищи, вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет…»

Что такое? Так это Жуков тут решает, кто заслужил доверия? И решает в отношении «других товарищей», которых зовут… Всем ведь ясно, как зовут, вот Каганович, еще в тот момент не сломавшийся, наконец не выдерживает и – бросает реплику Хрущеву: «А вы разве не подписывали бумаги о расстреле по Украине?»

Хорошо, это товарищ Жуков немножко увлекся. Но всплывает, в самом начале пленума, и другая тема. Вот та самая, насчет танков.

Сценаристы эту грандиозную жуковскую фразу выловили именно из стенограммы пленума. Видимо, он ее и правда произносил, на Президиуме, хотя попробуй угадай, в какой ситуации она сказана. Но неважно в какой; важно, что была… Как-как, «ни один танк с места не сдвинется без моего приказа»?

Лучше бы он этого не говорил.

Шепилов очень часто ошибался – в людях (особенно друзьях) и оценках ситуаций. Но по части будущего для Жукова он оказался хорошим пророком.

После июньского пленума прошло всего 4 месяца. Министр обороны, спаситель Хрущева, всесильный маршал Жуков отправился с визитом в Югославию. А пока он путешествовал (перейдем к цитированию энциклопедий), 29 октября 1957 года пленум ЦК КПСС, посвященный улучшению партийно-политической работы в Советской Армии и Военно-Морском Флоте, постановил, что Г.К.Жуков «нарушал ленинские, партийные принципы руководства Вооруженными Силами, проводил линию на свертывание работы партийных организаций, политорганов и Военных советов, на ликвидацию руководства и контроля над армией и Военно-Морским Флотом со стороны партии, ее ЦК и правительства…». Этим же постановлением Жуков был выведен из состава Президиума ЦК и ЦК КПСС; кроме того, освобождён от должности министра обороны СССР.

И не вошел со словами «не ждали?». Он ведь, повторим, был в Югославии.

В марте 1958 года Жуков был отправлен в полную отставку. И оказался единственным маршалом СССР, который после отставки не был зачислен в Группу генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, куда входили все видные полководцы-герои Великой Отечественной войны, по состоянию здоровья или по выслуге лет оставившие службу.

И только в 1964 году, с приходом к власти Брежнева, опала с Жукова была частично снята.

Вот такая грустная история. В чем там обвиняли Шепилова – что он посчитал расклад сил и голосов и… примкнул к тем, кого считал уже почти победителями? Чем Шепилов возмущался всю жизнь, считал непростительным оскорблением? А тем, что его обвинили в таком вот мелком и недостойном поведении.

Но так ведь Жуков как раз… Как, впрочем, и Фурцева, и Микоян, и еще многие в те дни…

А теперь самое удивительное.

В двух квартирах моего деда, в одной за другой, на самом видном месте, прямо на входе, за стеклами одного из множества уходящих к потолку книжных шкафов, стояла фотография. Стволы берез, два человека, увлеченно говорящие друг с другом, их лица… видно, что им приятен этот разговор.

Жуков и Шепилов.

Дед гордился этим снимком. Им восторгались все, кто приходил в этот дом. Заметим, мемуары, где Шепилов высказывает свою искреннюю нежность и почтение к «маршалу Победы», были написаны после того, как Жуков требовал «очистить руководство от таких людей».

Да ведь не только в мемуарах, а и в разговорах ни тени упрека в адрес Жукова я никогда не слышал от деда. Собственно, я и не подозревал, что Жуков мог вот так развернуться на все сто восемьдесят. Стенограмму пленума я прочитал только когда она вышла, через 6 лет после смерти Шепилова. А окончательно все понял, только когда писал эту книгу.

И сейчас мне кажется, что я спрашиваю у своего деда:

– И что, в те дни, и сегодня – вы не выскажете об этом человеке ни одного плохого слова? После того, что он тогда с вами сделал? Почему?

А он мне отвечает, с этой его грустной улыбкой:

– Потому что это Жуков. И потому, что он заплатил.

Неграмотный человек не может править государством

Читатель, возможно, заметил, с каким садо-мазохистским терпением я оттягивал разговор о том, что же, собственно, такого сказал Дмитрий Шепилов на заседании Президиума ЦК. А он сказал нечто важное, вызвавшее ярость Хрущева – и сделавшее Шепилова популярным политиком без должности, да даже и звездой, буквально до конца его дней, и это в стране, где информационные механизмы отсутствовали.

Это самое «нечто важное» имеет афористичную ясность: он сказал, что неграмотный человек не может править государством.

Его афоризм – внутренний стержень всей книги, которую вы сейчас держите в руках; это кристаллизованное политическое наследие Дмитрия Шепилова, нечто такое, когда спрашиваешь: а чем замечателен Шепилов? Ответ: а это тот, кто сказал: «неграмотный человек…», ну и так далее.

Вопрос номер один – что эти слова на самом деле означают, сколько в них скрытых смыслов; ответ на него настолько непрост, что мы подберемся к нему только в конце книги.

Но есть и вопрос номер два – а действительно ли Дмитрий Шепилов произнес именно эти слова. Мировая история полна случаев, когда замечательные персонажи если и говорили что-то похожее на то, что им приписывают, то не совсем то. И не совсем тогда, а в лучшем случае позже, в письмах и разговорах.

Тем более интересно, что такие афоризмы все-таки рано или поздно возникают в общественной