Немецкая катастрофа. Размышления и воспоминания - Фридрих Мейнеке

на протяжении многих лет оказывал на партию, будучи крупным спонсором, хозяином правой прессы и искусным интриганом. С самого начала, с 1919 года, его партия бурлила сильнейшим ресентиментом против Веймарской республики, социал-демократии и профсоюзов. Объединившиеся в рядах Немецкой национальной народной партии реакционеры, аграрии, крупная буржуазия и крупная промышленность были полны решимости не реформировать Веймарскую систему – как того хотел Брюнинг, – а саботировать ее. Умеренные силы, попытавшиеся после случайной неудачи 30 июня 1930 года создать новую, дружественную Брюнингу партию «народных консерваторов», не смогли ничего поделать с мощным влиянием, которое Гугенберг через свою прессу оказывал на националистических избирателей. Гугенберг и Гитлер, заключая союз, надеялись, что один из них сможет обвести другого вокруг пальца и обеспечить финальную победу собственной партии. Позднее Гугенберг оказался жестоко наказан за свою слепоту в отношении гитлеровской опасности: после одержанной в 1933 году совместной победы Гитлер просто отбросил его и его партию. Мавр сделал свое дело, мавр мог уходить.

Весной 1934 года я встретился с Брюнингом в узком кругу – до того, как он бежал за границу, спасаясь от гитлеровских ищеек и убийц. Я сказал ему: «Участь Германии – оказаться под властью Гитлера – зависела в первую очередь от решений двух людей: Гугенберга и Гинденбурга». «Именно так», – ответил он, знавший о происходившем намного больше моего и не склонный приписывать личностям слишком многое.

Мы подошли к участию Гинденбурга в захвате власти Гитлером и продолжим то, что уже говорилось в главе, посвященной милитаризму. Чтобы сделать наши аргументы более убедительными, откажемся от строго хронологического порядка изложения.

В полдень 30 января 1933 года, спустя час после свершившегося события, по всем телефонам Большого Берлина разносилась новость о том, что президент только что подписал указ о назначении Гитлера имперским канцлером. Узнав об этом, я не только потрясенно сказал себе, что для Германии наступил несчастнейший день, но и произнес с полной уверенностью: «В этом не было нужды». Не существовало той давящей политической, исторической необходимости, какая привела, например, к свержению Вильгельма II осенью 1918 года. Здесь не что-то закономерное, а лишь случайность – слабость Гинденбурга – сыграла решающую роль.

Я знаю, что с этим мнением будут спорить. А поскольку речь идет о ключевой проблеме в истории гибели бисмарковской империи, она еще много лет спустя будет завораживать мыслящих людей. Вопрос о том, можно ли было избежать назначения Гитлера, не является бессмысленным, как могла бы счесть банальная философия истории. Потому что в зависимости от ответа перед нами предстает та или иная картина общего духовного и политического состояния немецкого народа – дающая надежду или безнадежная. Если дать на этот вопрос отрицательный ответ или доказать, что Гитлер наверняка пришел бы к власти пусть не этим, так другим путем, это представит моральную стойкость немцев в самом худшем свете. Отравление, которое народ получил в результате гитлеровского правления, все частные слабости и недостатки, о которых мы уже упоминали и которые предшествовали отравлению, предстанут неизлечимыми. Если все должно было свершиться так, как свершилось, то нынешняя ужасная катастрофа, ставшая одновременно плодом и концом гитлеризма, способна сломить волю к дальнейшей жизни и деятельности. Такой мрачный фатализм способен сковать энергию тех, кто должен действовать. Такова практическая сторона проблемы. Ее теоретическая сторона, однако, требует, чтобы мы не упускали из виду фактор свободы, то есть возможность действовать иначе, чем было в реальности. Если мы признаем существование такой возможности, если допустим, что приход Гитлера к власти можно было успешно предотвратить, то тем самым уменьшим и долю вины немецкого народа в этих событиях. Теперь следует поискать аргументы, на которые могла бы опереться такая концепция.

Частично мы уже упоминали эти аргументы в другом контексте. Несмотря на все симпатии к Гитлеру, рейхсвер, вероятно, последовал бы призыву Гинденбурга – этого почитаемого идола немецких солдат – отразить попытку партии взять власть силовым путем. Однако дело бы до этого не дошло, поскольку «шупо» – полиция безопасности – сама по себе имела достаточно средств для того, чтобы успешно бороться как с нацистами, так и с коммунистами, которые одновременно развили бурную активность. Нацисты сильно преувеличивали коммунистическую угрозу, чтобы привлечь к себе буржуазию и правящие круги и предстать в роли спасителей буржуазного порядка. Что касалось популярности национал-социалистического движения у народных масс, то она падала, как показывают уже приведенные результаты двух выборов в рейхстаг 1932 года. Признаем, падение небольшое. Однако исчез волшебный образ растущей неудержимой лавины. Признания Геббельса позволяют сделать вывод о том, что руководство партии в январе 1933 года было охвачено сильной депрессией. Кажется, они считали игру проигранной. Сосредоточив все свое демагогическое искусство, они участвовали в выборах ландтага Детмольд-Липпе и добились единичной победы (на выборах в рейхстаг 31 июля они получили 42 тысячи голосов, 6 ноября – 32 тысячи, на выборах в ландтаг 15 января – 39 тысяч). Это был успех ради престижа, напоминавший сосредоточение тяжелой артиллерии для атаки на одну-единственную деревню. Я уже тогда говорил об этом в статье, появившейся в демократической прессе за два дня до пожара рейхстага. Это были последние более или менее свободные слова, которые еще можно было себе позволить до начала террора, заткнувшего рот нам всем. Однако трезвомыслящий и полный решимости одолеть смертельную угрозу государственный муж не позволил бы ввести себя в заблуждение единичным успехом нацистов. Окружение Гинденбурга, разумеется, сделало все от них зависящее для того, чтобы внушить упиравшемуся старому господину мысль о несломленной мощи движения.

Мы должны еще немного углубиться в прошлое в поисках ответа на вопрос, было ли неизбежным назначение Гитлера канцлером. Ужасная безработица тех лет стала главным испытанием, которое бросало отчаявшихся людей в объятия гитлеровского движения. Ее причиной, однако, являлся многолетний мировой экономический кризис, и здесь в 1932 году появились первые небольшие признаки улучшения ситуации. Вспоминаю беседу, которую вел осенью 1932 года с одним бывшим министром экономики; канцлером на тот момент еще оставался Папен, склонный к экспериментам преемник Брюнинга. Казалось, первые его шаги увенчались успехом. «А еще, – заметил мой собеседник, – Папену повезет в том, что при нем заканчивается мировой экономический кризис».

Падение Брюнинга и назначение Папена 1 июня 1932 года стали первыми опасными уступками гитлеризму. В лице министров из кабинета Брюнинга со сцены сошли люди, которые боролись против Гитлера, сознавая, что он представляет собой смертельную угрозу для Германии. Была ли их борьба столь безнадежна, что логичным выглядит решение Гинденбурга прервать ее и попытаться сделать шаги навстречу гитлеровской партии? Ни в коем случае. Незадолго до этого выборы президента (10