Немецкая катастрофа. Размышления и воспоминания - Фридрих Мейнеке

Однако справка о предках, которую можно было получить, являлась лишь тщательно рассчитанным средством борьбы с евреями, дискриминации потомков смешанных браков, сохранения чистоты нордической расы[101]. На примере союза, заключенного Гитлером с Японией, мы уже видели, что об этой нордической расе легко забывали и пренебрегали ею, когда речь шла о борьбе за власть над миром. Внутри нордической расы собственный народ был особенно выделен и романтизирован идеями «фёлькише». Однако даже здесь, где в первую очередь следовало бы искать истинное, пусть и безмерно преувеличенное чувство, начинаешь сомневаться в его наличии, услышав о практиках, распространенных в Вартегау[102]. Поляки, внешне выглядевшие и способные вести себя как германцы, после соответствующего переучивания и испытательного срока могли быть приняты в состав немецкого народа. Расово пригодные элементы русского народа Гитлер хотел привезти в Германию, воспитать и выдрессировать в немецком духе[103]. Невольно вспоминаешь о янычарах в старой Турции! Конечно, с точки зрения откровенной и бессердечной силовой политики это были вполне практичные решения.

Возможно, несмотря на все вышесказанное, кто-то подумает, что идеи «фёлькише» переживут гибель Гитлера. Однако нужно различать две стороны явления, известного под именем «фёлькише»: мирную и боевую, «фёлькише» чисто внутренней культуры и «фёлькише» политики; «фёлькише», стремящееся к обороне или к агрессивному распространению своей власти; «фёлькише» внутригерманское и приграничное; «фёлькише» истинной романтики и «фёлькише», для которого романтика является оружием в борьбе, то есть средством для достижения цели, то есть легко становится ложной романтикой, как мы только что видели на примере гитлеризма. Истинно мирное, культурное и немецкое «фёлькише» первым проповедовал Гердер[104], а позднее Якоб Гримм раскрыл его перед нами с подлинной романтикой и чудесной поэтичностью. Надеюсь, оно будет продолжать жить в нас ради нашего блага, ибо не Гитлер принес его нам. Та приграничная, боевая форма «фёлькише», которую он использовал, даже не представляет собой чего-то специфически немецкого. Она является общим творением всех национальностей, живущих в восточноевропейском пограничье и наступающих на ноги друг другу. Всякая нация, действительно находящаяся в угнетенном положении, с глубочайшим на то правом начинает защищаться и считать свое право на самоопределение священным. Однако в Восточной Европе средства и последствия этой борьбы заметно отличаются от того, что мы можем видеть в других регионах (исключая, возможно, Ирландию): в Западной Европе, в Швейцарии, Бельгии, в отношениях Уэльса с Англией. В Восточной Европе борьба ведется более ожесточенно и непримиримо, и результатом ее становится «балканизация» – национальные противоречия оказываются прочными и неизменными до тех пор, пока не удается полностью уничтожить противника; именно такая судьба грозит нам теперь на востоке. Ужасное изгнание немцев из тех районов, которые еще в Средневековье приобрели немецкий характер[105], к сожалению, происходит не без нашей вины. Оно стало ответом на ту борьбу за завоевание Востока, которую Гитлер вознамерился вести в больших масштабах и в которую втравил всех нас, напав в 1941 году на Россию. Идеи германского приграничья, с помощью которых он проводил эту политику, не принесли нам ничего хорошего. Отметим: мы не возражаем против защиты немецкого приграничья, более того, считаем ее священным долгом. Но то, как велась эта борьба на востоке, стало нашим несчастьем. Вспомним вновь слова Грильпарцера, произнесенные им при взгляде на Восток: «Гуманизм – нация – зверство».

* * *

Если задаться целью найти хоть что-нибудь, что можно было бы назвать «позитивным» в деятельности Гитлера, то может возникнуть иллюзия ее соответствия большим объективным идеям и потребностям нашего времени. Вероятно, при желании к этому можно было бы добавить еще несколько пунктов и так создать красивую витрину, демонстрирующую наблюдателю набор качественных, ценных товаров – но без всякой гарантии, что он сможет их приобрести. Потому что внутри магазина темнота, в глубине таится мрачная пропасть, в которую беззаботный покупатель легко может рухнуть. Каждое творение Третьего рейха, пусть даже безвредное само по себе, скрывало такую волю к власти – гигантскую по своему размеру и бездушную по содержанию, – равную которой мы можем встретить разве что у якобинцев 1793 года и средневековых монгольских князей-завоевателей. Любой фанатизм иссушает душу, а слово «фанатичный» стало излюбленной характеристикой, которую Гитлер давал всем своим действиям. Целью этого фанатизма была власть как таковая; все идеалистическое или казавшееся таковым являлось лишь искусно применяемым средством. Жаждать власти как таковой – значит поставить в центр всей жизни самого себя. У Гитлера это привело к фанатичному культу собственной личности, к непоколебимой вере в собственное призвание, дарованное тем, что он эгоцентрично называл Провидением. Здесь можно обнаружить оттенок так называемого пророческого характера. Говорят, что во время первой встречи с Гитлером в Венеции весной 1934 года Муссолини произнес: «Я всего лишь государственный муж, а вы, сверх того, еще и пророк». Короткую характеристику, которую Якоб Буркхардт дал Мухаммеду в своих лекциях, можно почти дословно применить к Гитлеру. Однако и этот пророческий элемент в нем не следует оценивать слишком высоко; его расовое безумие не являлось истинной религией, а лишь весьма эффективным инструментом власти, который можно было отложить там, где он казался неподходящим. Если исследовать корни его веры в собственное призвание, то следует скорее приписать ее ресентименту неудавшегося художника. У него не получилось стать знаменитым живописцем. Однако, обратившись после Первой мировой войны в Мюнхене к людям, потрясенным происходящими событиями, он осознал ту власть, которую приобретает над согражданами с помощью слов, путем зажигательных речей. Одному из мюнхенских профессоров, проводивших курсы для участников войны, запомнился солдат, который все время говорил, говорил и говорил. Это был Гитлер.

В его характере имелось слишком много банального эгоизма для того, чтобы он мог стать личностью всемирно-исторического значения. Безграничное тщеславие, безвкусное самолюбование, бессмысленная расточительность, с которой он даже в самом конце, цепляясь за остатки собственной власти, тратил последние силы собственного народа, – слишком тяжкий груз, лежавший на его деятельности. В чем-то его можно сравнить в Наполеоном I, также обладавшим весьма обыденными и эгоистичными чертами характера. Однако вклад Наполеона в культурный процесс своего времени оказался существенным. Французский император был более рациональным правителем и оставил после себя позитивные творения, выдержавшие проверку историей. Гитлер же оставил нам одни руины.

10. Гитлеризм и большевизм

Даже люди, критически настроенные по отношению к Гитлеру, могут нам возразить: разве не была оправданной его борьба против большевизма, желание спасти от него Германию и Европу? И если уж его постигла неудача, не была ли она похожа на судьбу некоторых исторических фигур, чьи большие проекты закончились трагически, но волнуют нас по сегодняшний день?