Немецкая катастрофа. Размышления и воспоминания - Фридрих Мейнеке

апреля 1932 года) увенчались явной победой Гинденбурга; Гинденбург получил более 19 миллионов, или 53 % голосов, Гитлер – более 13 миллионов, или 36,8 %, оставшиеся достались коммунисту Тельману. Таким образом, в обществе существовало солидное большинство, готовое к сопротивлению нацистам, которое можно было бы подбодрить и организовать «сверху». Правительству Брюнинга следовало бы не просто бороться с Гитлером репрессивными методами, а позитивными достижениями исцелять недовольство и отчаяние масс, питавшие гитлеровское движение. И такие меры как раз готовились в тот момент, когда сверкнула молния и Брюнинг был отправлен в отставку. Настоятельно необходимы были усилия по обеспечению занятости; следовало выделить для этого большой кредит. Ранее на пути подобных мер стояли опасения за стабильность валюты и желание не допустить новой инфляции. Однако весной 1932 года Брюнинг все же решил рискнуть; министр юстиции Йоль, весьма примечательная личность, рассказывал мне об этом позднее. План Брюнинга заключался в том, чтобы выделить почти миллиард (800 миллионов) марок на трудоустройство безработных, но сперва дождаться, пока появятся первые признаки окончания мирового экономического кризиса и тяжкий груз репараций окажется сброшен[97]. Если бы кредиты были выданы экономике раньше, это легко могло бы привести к инфляции и потому напоминало бы швыряние денег в окно. И да, как мы уже видели, первые признаки отступления кризиса появились в течение 1932 года. При этом самому Брюнингу удалось добиться решающего благоприятного поворота на репарационных переговорах с державами-победительницами. Папен лишь пожал то, что посеял Брюнинг, когда после отставки своего преемника 9 июля 1932 года заключил Лозаннское соглашение и в значительной степени избавился от тяжкого репарационного груза, постоянно угрожавшего международному кредиту Германии.

Следовало бы и дальше выбивать почву из-под ног партии Гитлера, объявившей себя единственно способной добиться выполнения больших национальных требований Германии. Это было бы нелегко для Брюнинга, ощущавшего свою ответственность и поэтому не готового играть ва-банк, как это делал впоследствии Гитлер. Державам-победительницам следовало бы понять эту ситуацию и весомыми уступками укрепить позицию Брюнинга в стране, чтобы отвести ту угрозу миру, которую создавал захват власти Гитлером. В то же время вполне понятно, что их сдерживало недоверие: не станет ли Гитлер выгодоприобретателем от этих шагов? Как бы то ни было, они все же пошли на решающую уступку в репарационном вопросе. И мы уже знаем, что они готовились согласиться на восстановление в Германии всеобщей призывной системы. У Грёнера имелись и дальнейшие планы. В созданных Гитлером молодежных партийных структурах присутствовала педагогическая мысль – удовлетворить естественные потребности юношей с помощью мероприятий, укрепляющих их физически и духовно. Эту функцию Грёнер планировал забрать у СА и гитлерюгенда, передав ее «Стальному шлему»[98] и тем самым переманив последний в лагерь противников Гитлера.

Однако не были ли все позитивные изменения слишком медленными, лишенными того большого волевого подъема, которого требовали страдающие и взволнованные люди (включая энергичную молодежь), прислушивавшиеся к пламенным речам Гитлера? Уже в те дни многие задавали этот вопрос – одни со страхом, другие с удовлетворением – и сомневались в способности Брюнинга и Грёнера решить поставленную задачу. Я уже говорил о том, что здоровье Грёнера было подорвано. Однако, насколько я могу судить, у обоих хватало твердой воли удержать руль среди шторма. Благоприятный исход президентских выборов 1932 года давал им прочную опору для дальнейшей борьбы. Когда я вскоре после этого принимал Грёнера в своем доме и выразил уверенность в победоносном продолжении борьбы, он ответил слегка приглушенным голосом: «Да, если я и дальше сохраню доверие президента». После своей отставки он однажды сказал мне: «Мы с Брюнингом хотели этого, но старый господин не хотел».

Это был решающий момент. Брюнинг и Грёнер могли поначалу проповедовать своим соотечественникам лишь разум и терпение, оставляя неудовлетворенной питаемую Гитлером фантазию людей, пока политике не удалось достичь ощутимых успехов. Однако разум и терпение государственного мужа, соединенные с упорством, не раз в истории одерживали верх над иррациональной силой народных страстей, направленных по ложному пути.

В результате Брюнинг и Грёнер были насильственно отстранены от борьбы за условия жизни немецкого народа – не слишком блестящей внешне, но трудной и требующей большого терпения, – от опирающихся на значительное большинство народа оборонительных боев против надвигающегося необозримого несчастья. Гинденбург положил конец их работе и поставил у руля государства авантюриста и интригана. В те дни Гинденбурга обвиняли еще и в том, что он проявил по отношению к Брюнингу величайшую неблагодарность. Ведь канцлер, относившийся к президенту с глубочайшим почтением, во время недавних выборов использовал ради него все имевшиеся в распоряжении правительства рычаги влияния. Избиратели Гинденбурга были обмануты в своих ожиданиях, даже принесенные некоторыми из них жертвы оказались напрасными. Ведь социал-демократические рабочие, в едином строю голосовавшие за Гинденбурга, лишь скрепя сердце доверились прусскому генерал-фельдмаршалу. Однако высшая и чистая необходимость требовала от рабочих голосовать за Гинденбурга; только такая же необходимость могла бы оправдать неблагодарность президента по отношению к Брюнингу. Но насколько жалкими были идеи, которые внушались слабому старику! На первом месте стояла иллюзия национальной ценности гитлеровского движения, слепота относительно его преступного элемента, очевидного уже тогда всякому, кто имел глаза. Далее стоит обратить внимание на те настроения и надежды в рядах армии, о которых мы говорили, а это все были идеи прусского, фридриховского происхождения, пусть даже наполненные духовной узостью и ведомственной близорукостью. Однако особенную печаль вызывают еще два мотива, которые Гинденбург, видимо, использовал для того, чтобы обосновать свое недовольство работой Брюнинга. О них мне рассказывал в те дни заслуживающий доверия источник. Во время последней (или предпоследней) аудиенции, которую Брюнинг получил у Гинденбурга, канцлер первым делом потребовал у президента расширения своих полномочий, чтобы иметь возможность действовать энергично. В ответ Гинденбург прочел по заранее подготовленной бумажке встречные требования: 1) ориентировать политический курс вправо, 2) покончить с деятельностью профсоюзных секретарей, 3) покончить с «аграрным большевизмом». Второй пункт означал разрыв с социал-демократическим рабочим классом, тем самым слоем населения, который решительнее всего вел борьбу против Гитлера и за Веймарскую конституцию. Третий пункт касался законопроекта о разделе на земельные участки тех восточнопрусских поместий, которые ввиду огромного долгового бремени было уже не спасти. Этот проект беспокоил восточнопрусских помещиков – соседей Гинденбурга. С точки зрения исторического знания было бы крайне желательно, чтобы все эти процессы и личности, их направлявшие, получили должное освещение. Я сам не могу умолчать о подобных вещах, поскольку уже в те дни о них рассказывали в сведущих кругах, причем с такими подробностями, которые я не рискну озвучить. Сомневаться в твердости характера Гинденбурга не приходится; однако атмосфера