Запах неотправленных писем. Пробуждение - Ляля Прах

не так часто: все же она была уже совсем стара, а жила на другом конце города. Однако Анна была благодарна этой доброй женщине за те редкие минуты свободы, в которые могла побыть наедине с собой в дни, когда та приезжала к ним в гости. Она была заботливой бабушкой и очень деликатно обращалась с Кристофером, к Анне же относилась с большим пониманием, с каким только женщина, сама пережившая жизненные трудности, но не озлобившаяся от них, могла относиться к другой женщине. Зато мать Анны не сильно жаловала дочь. Фрэнсис, которая ко времени рождения внука весила уже больше центнера, часто твердила Анне одну и ту же фразу, доставшуюся ей в наследство от собственной матери: «Мне никто не помогал, и ты сама справишься».

Как горько, что родители часто мстят своим детям за свое безрадостное детство. И порой желают им судьбы еще более тяжелой, чем выпала на их собственною долю.

Анна не винила мать. Она находила ей тысячу и одно оправдание, отрицала то, с чем никак не могла смириться – мать просто не любит свою дочь и никогда не любила. В мире, где принято считать, что материнская любовь – это некий врожденный инстинкт, безусловная данность, сложно поверить в то, что с ребенком не всегда рождается и любовь к нему. Вот и Анна чувствовала, что, несмотря на все свои старания, она не испытывает к Кристоферу того самого трепета, о котором пишут в романах и рассказывают другие женщины. Анна делала все, что положено делать: заботилась о здоровье сына, кормила его, переодевала и помогала ему развиваться, но чувствовала себя какой-то «гигиенической» матерью, а не той настоящей, сердце которой вот-вот выпрыгнет из груди при виде собственного ребенка. Сердце Анны билось спокойно. Иногда девушка думала, что вообще не способна на любовь. Ведь она все еще ни разу не была влюблена. В юности, быстро перетекшей во взрослую семейную жизнь, у нее не было ни любимых кумиров из музыкальных групп, над плакатами которых от большой неразделенной любви рыдало большинство ее подруг, ни тайных романов с одноклассниками с поцелуями украдкой на переменах и тесными танцами на школьных балах, ни потери девственности в выпускной – муж был ее первым и пока последним мужчиной, но и к нему она не испытывала никогда ничего особенного, а сейчас и вовсе презирала. Ничего такого, что заставило бы хоть раз ее сердце забиться чаще. Холодная женщина, снежная королева, роковая. Быть может, это про нее? Анна совершенно не знала себя.

Время шло, Кристофер подрос и окреп, но все еще не вставал на ножки. Его и сидеть-то заставили с огромным трудом: курс массажей, специальная гимнастика и завлекательное печенье, за которым Анна, зажав его в своих губах, побуждала с любопытством стремиться лежащего сына. Схватившись маленькими ручками за пальцы мамы, он подтягивался и садился. Но вот вставать никак не спешил. Врачи говорили: ждите. И Анна послушно ждала.

Когда сыну исполнился год, его решили повезти на море. Раз в год компания, в которой работал Уолш, двала сотрудникам возможность провести две недели в отдельном доме, располагавшемся на самом берегу океана. Из его больших окон открывался потрясающий вид на водное царство. Кристофер был в восторге – целыми днями, разместившись в тени беседки, он играл с песком и мелкими ракушками, собирал их, ползая на коленках по кругу, и выставлял в ровные рядочки. Воды он побаивался, и затащить его окунуться можно было только через дикое сопротивление. Но уж зато когда он оказывался в воде, то всем своим довольным видом показывал, что обратно на берег вовсе не собирается.

Речь у Кристофера пока отсутствовала, зато эмоций было через край. Он заменял ими слова, и его это не сильно заботило, ведь мама понимала его с одного взмаха светлой головки, с первой слезинки, читала все его желания по улыбке на маленьких пухлых губах. Кристофер считал себя счастливым ребенком: он был уверен, что мама его любит, ведь он очень любил свою маму, а значит, то, что чувствует он, обязательно чувствуют и остальные.

Детский эгоизм… Однажды проводили интересный эксперимент. Перед ребенком ставили композицию: на одной стороне – которую видел он – на макете были изображены плодородные деревья, изобильные реки, мощь водопада и цветение жизни; на другой стороне, куда напротив ребенка садился взрослый, воспроизводились бескрайние пески выжженной пустыни, белое палящее солнце и больше ничего, что хоть немного напоминало бы о жизни. У ребенка спрашивали, что он видит? И тот описывал, как умел, всю красоту дышащей и сочащейся нектарами земли. Тогда у него спрашивали: как он думает, что видит взрослый? И ребенок неизменно отвечал, что, конечно же, то же самое. Потом их меняли местами – ребенок смотрел на безрадостную пустыню и быстро начинал скучать, а на вопрос о том, что, по его мнению, теперь видит взрослый, который сел на его зеленую сторону, отвечал: «Пустыню, что же еще, ну и скука, можно, я лучше пойду и съем вон ту конфету из вазочки на ресепшене».

Такое мировосприятие – когда уверенность в том, что другой видит то же, что и ты, – считается нормальным детским эгоизмом, который при правильном воспитании медленно меняется на эмпатию и широкий кругозор после шести лет. Ребенок начинает понимать: то, что видит он, не всегда означает, что это же видят и другие, а то, что он чувствует, – тем более. Это называется взросление.

Но как часто ребенок вырастает, так и не став взрослым. Такой человек не понимает ни боли, ни радости других, он уверен, что мир именно такой, каким видит его он сам – черно-белый или цветной, но точно не особенный, личный для каждого. Будто любой человек – не уникальный творец своей неповторимой жизни, а всего лишь штампованная заготовка, лишенная индивидуальности. Он часто спорит, доказывая с пеной у рта свою правоту, критикует выбор других, редко протянет руку помощи, если сам полон жизненных сил, или будет рьяно отговаривать другого от его мечты, потому что сам страшный трус и никогда не решится на то, чтобы быть замеченным. Мудрые взрослые придумали поговорку «сытый голодному не товарищ» – и это звучит печально. А религия дала название этой недоразвитости и окрестила страшным грехом, имя которому – гордыня. Гордыня, которая всегда лучше знает за другого, что ему нужно, гордыня, которая не дает шанса научиться чему-то новому самому мудрейшему из всех мудрецов, превращая его в слепого глупца, гордыня, что превозносит убожество души над ее